— Так, Алексей Филиппович, — сдержанно кивнул Лахвостев, пока явно не улавливая, к чему я его подвожу.
— Но все это обстоятельства, в которых Буткевич действовал бы строго по закону, — уточнил я.
— Именно, — подтвердил Лахвостев.
— Так вот, Семен Андреевич, раз мы ничего такого не нашли, это вовсе не значит, что ничего и не было. На самом деле мы не нашли никаких случаев, где маньяк и Буткевич могли бы пересечься при совершении Буткевичем действий законных, — на последнее слово я сильно нажал голосом. На лице моего начальника появились первые признаки понимания, и пора было показывать ему мои выводы, пока он до собственных не додумался.
— Но, как показал разговор с Хабибуллиным, Буткевич мог совершать и незаконные, — тут я снова нажал голосом, уже на слово «незаконные», — действия. Ту же скупку краденых драгоценностей, например. Или даже убийства, как в случае с шайкой Рюхина. И вот эти-то его действия в служебные бумаги губной управы уже никоим образом не вписаны.
— И вы хотите сказать… — ага, сообразил-таки. Оно и понятно — все-таки кто попало до майора государева надзора не дослужится.
— Да, — кивнул я. — Я хочу сказать, что пересечься Буткевич с маньяком вполне мог и незаконно. Более того, я уверен, что не просто мог, а так оно и было. И только по одной этой причине мы такого пересечения до сих пор не обнаружили.
— И каким же образом такое могло бы произойти? — Лахвостев явно заинтересовался моими выводами.
— Да каким угодно! — пришлось мне признать. — Получить от него взятку по какому-то другому делу, арестовать по поводу, совершенно с поисками маньяка не связанному, да мало ли что еще! Не будем забывать, что у нас еще болтается в неизвестности несуществующий Парамонов, и каким боком его к маньяку прислонить можно, мы пока и не знаем. А Буткевич вполне мог и с тем Парамоновым пересечения иметь, — я постарался, чтобы фамилия несуществующего человека прозвучала издевательски.
Лахвостев тихонечко ругнулся. Я его хорошо понимал, было с чего ругаться, ох как было! Я и сам бы выругался, но это начальству можно при подчиненных крепкими словами выражаться, а наоборот… Тоже, наверное, иногда можно, но пробовать, по крайней мере сейчас, я не буду.
— И что теперь думаете делать? — кажется, Семену Андреевичу даже интересно стало, как я стану выкручиваться из этого, прямо скажу, незавидного положения.
— Продолжать копаться в бумагах и опрашивать губных, — пожал я плечами. Ну в самом-то деле, а что мне еще оставалось?
— Ну да, — после недолгого раздумья выдал Лахвостев. — Ничего иного тут не придумать. Хотя… — он снова ненадолго задумался, — …хотя вы-то, пожалуй, придумать сможете. Не удивлюсь, если придумаете, не удивлюсь.
На том наше вечернее чаепитие и завершилось. Мы оба быстро пришли к мысли, что утро вечера мудренее, да и отправились спать. Вера начальника в мои способности меня, конечно, вдохновляла, но пока что она оставалась единственным светлым пятном в моей розыскной деятельности. Зато с утра поводов для радости прибавилось…
Утренние газеты обрадовали известиями об отступлении шведов от Усть-Невского и их преследовании нашими войсками. Я, правда, так и не понял, что именно вынудило шведов к отступлению — понимание того, что две войны сразу для королевства слишком много, действия наших войск или то и другое вместе, но что угрозы городу больше нет, газеты утверждали однозначно. Новости эти обрадовали, что вполне естественно, не только нас с Лахвостевым, но и весь город. На улицах раздавались крики «ура!» и пока я добрался до Крестовой губной управы, не раз вспомнил добрым словом старшего исправника Горюшина, благодаря которому ехал в коляске — военных, да еще с наградами, на улице останавливали и всячески поздравляли, норовя затащить в ближайшее питейное заведение, а то и поднести чарку прямо на месте. Нет, мне такое было бы, наверное, приятно, но, во-первых, столько я, пожалуй, не выпью, а, во-вторых, я ж на службу еду, а не просто так.