— А вот и еще, — Поморцев забрал прочитанные мной бумаги и передал следующую стопку листов. Просмотрев их внимательно, я узнал, что на Беляковских верфях один из инженеров вспомнил, как Парамонов Дмитрий Борисович высказывал сильную заинтересованность в скорейшей достройке парохода «Бабочка». Дело, в общем, обычное — заказчику всегда хочется, чтобы заказ его исполнили побыстрее. Только заказчиком парохода числился не Парамонов, а купец второй тысячи Аникин Венедикт Павлович.
— Помните, мы с вами допрашивали Воробьева, приказчика купца Аникина? — спросил Поморцев. Я, разумеется, помнил. Воробьев тогда как раз говорил, что у Аникина есть-де некие тайные доверенные люди, добывающие для него сведения, причем говорил именно по приказу самого Аникина, напускавшего таким образом туман, в котором прятались те, кто на самом деле передавал ему информацию, помогавшую обходить конкурентов.
— Значит, вот кого скрывал Аникин, — медленно сказал я. — Только смотрите, Афанасий Петрович, Семен Андреевич, какое дело, — ну вот, придется людям праздник портить. Они все такие довольные, а я сейчас буду показывать им, что не все так хорошо, как того хотелось бы…
— И какое же? — это уже Лахвостеву интересно стало.
— А такое, что прикрытие этому своему тайному осведомителю Аникин обеспечил аж двухслойное. Сначала он отводил всем, и нам в том числе, глаза от Парамонова. Но вот установили мы это, и что? Парамонов, напомню, лицо несуществующее. И нам теперь придется браться за второй слой прикрытия — выяснять, кто же это такой на самом деле.
— Да уж, верно сказано, второй слой, — Лахвостев с некоторой задумчивостью пошевелил пальцами. У вас-то, Алексей Филиппович, есть какие соображения на сей счет?
Ну вообще… Они что, меня сюда вытащили только для этого? Чтобы поинтересоваться моими соображениями? Или так не терпелось похвастаться установлением связи Парамонова с Аникиным и его участия в тайных делишках убитого купца? Или это они напоминают таким образом, что я в деле далеко не главный? В голове сами собой всплыли еще несколько предположений, зачем меня сюда вызвали, и каждое новое было глупее предыдущего.
— Никаких, — честно признал я. А что они хотели? Чтобы у меня прямо через пять минут, как я это узнал, уже и соображения появились? Нет, столь высокое мнение о моих способностях душу мне, разумеется, грело, но, господа, надо же связь с реальностью как-то удерживать, не стоит ее терять, тем более вот так открыто…
Похоже, однако, что мой посыл Лахвостев и Поморцев не услышали, поэтому спустя полминуты тягостного молчания я все же дал задний ход.
— Если упоминание о Парамонове попадется мне при изучении службы Буткевича, я самым тщательным образом с этим разберусь, — обещание я дал со спокойной душой, потому что мне оно ничего не стоило. Попадется мне на глаза фамилия Парамонов, я так и так займусь этим, и займусь действительно со всем тщанием. Не попадется — ну, значит не попадется.
— Кстати, о Буткевиче, — ожил Лахвостев. — Есть новости?
— Есть, — похвастался я. — Утром у его вдовы был обыск, нашли тайник с драгоценностями Полудневых и другими, законные владельцы коих пока не установлены.
— Вот же…! — незамысловато выругался Поморцев, а Лахвостев только покачал головой.
— Правда, я тут одного пока никак не пойму, — так, устрою-ка я кратенький, на минутку буквально, сеанс самокритики…
— И чего же? — Поморцев успел спросить первым, Лахвостев заинтересованным выражением лица поддержал вопрос.
— Откуда Буткевич брал деньги на скупку этого добра? Ладно, за полудневские бриллианты он пулями и тесаком заплатил, но остальное-то покупал за деньги!
— Значит, мздоимствовал, не иначе, — блеснул логичностью ответа Поморцев. Да кто бы спорил! Но, вот же незадача, мне же теперь еще и с этим разбираться… Ведь ни разу, ни разу пока так и не попадались мне признаки того, что Буткевич брал взятки. Плохо смотрел? Или хорошо спрятано? В общем, правило наказуемости инициативы и на сей раз сработало с неумолимой неотвратимостью. Или неотвратимой неумолимостью? Да хоть с чертом лысым, главное — сработало! Ох, кто ж меня за язык-то тянул? Так хорошо начинался день и так погано заканчивается…
Так. Стоп. Попробую внести в конец дня хоть сколько-то смысла. Сюда меня сорвали, когда я открыл для себя еще одну сторону служебной жизни урядника губной стражи Буткевича — красивый и разборчивый почерк, из-за которого ему часто приходилось выполнять работу писаря. А раз так, и раз я сейчас в городской губной управе…