— Серьезно, — с уважением в голосе прокомментировал Лахвостев. — Ну да ладно. Сейчас мы с вами попьем чаю, а потом займемся нашими делами. Имейте в виду, Алексей Филиппович, завтра мы отбываем в Усть-Невский.
Чай был великолепен, печенье и пряники очень хороши, но я, пусть и соблюдая застольные приличия, старался закончить с чаепитием побыстрее — очень уж хотелось узнать, что за делом предстоит заниматься. Майор, похоже, мое состояние понимал, потому что завершили мы с ним одновременно. Еще через минуту явился вестовой забирать опустевшую посуду, а затем Семен Андреевич достал из железного шкафа толстенную картонную укладку с бумагами и аккуратно положил ее на приставной стол.
— Читайте, Алексей Филиппович. Будут вопросы — не стесняйтесь меня отвлекать, задавайте. Только порядок бумаг в укладке не перепутайте…
[1] Копии
[2] Старинное название латуни
[3] Особым образом обработанная кожа
[4] Остроконечный капюшон с длинными концами («лопастями»), которые можно закручивать вокруг шеи на манер шарфа. Носился поверх любого другого головного убора при сильных холодах или иных неблагоприятных погодных условиях.
[5] Пуля Минье, вообще-то, по имении ее изобретателя Клода Минье. Алексей все-таки путает…
Глава 3. Суть дела
Усть-Невским в Царстве Русском именовался город, стоявший на том же месте, где в бывшем моем мире находился Санкт-Петербург. Все логично — не было тут неистового царя Петра, не было и города, носившего его имя. То есть сам-то город, конечно же, был — глупо же не закрепиться у впадения в море судоходной реки, но имя, как я уже сказал, он носил совсем другое, простое и безыскусное. Да и ладно. Питер я в прошлой жизни не особо любил — прежде всего, ясное дело, потому что и тогда был москвичом. Опять же, питерский климат — это отдельная песня, в которой мне совершенно не нравились ни музыка, ни слова. Да и в плане удобства для жизни вторая столица меня тоже никогда не радовала. Впрочем, это, что называется, кому как. Знал я и многих москвичей, кому Питер приходился очень даже по душе.
Вот в Усть-Невский мы с майором Лахвостевым и ехали по железной дороге, которая, как я не поленился глянуть по карте, здесь не была такой прямой, как в моей прошлой жизни. Ехали с комфортом. Мы занимали по одному купе в первом классе, вторым классом ехали наши денщики. В общем-то, денщиков к нам могли прикрепить и на месте, но Лахвостев настоятельно посоветовал взять из полка, сказав, что тоже поедет со своим.
— Чужой денщик — это чужие глаза и уши, в нашем деле никак не желательные, — пояснил майор. Что ж, с таким подходом нельзя было не согласиться, поэтому я взял с собой уже прикрепленного ко мне рядового нестроевой роты своего полка Сидора Сазонова.
Кстати, о «нашем деле». Семен Андреевич, разумеется, имел в виду службу Военного отделения Палаты государева надзора как таковую, но вот под то самое дело, по коему мы сейчас ехали в Усть-Невский, слова майора подходили прямо в точности. Потому как работать нам предстояло в том числе и среди военных.
Само же дело, разбираться с которым нас отправили, выглядело… Неприятно оно выглядело, чего уж там. Мне после знакомства с обстоятельной из него выпиской дело это представлялось запутанным и запущенным. Впрочем, судите сами.
Сейчас у нас на дворе сентябрь года от Рождества Христова одна тысяча восемьсот двадцать третьего, а началось все три года назад, как раз в сентябре двадцатого. С того времени в течение пяти месяцев с небольшим в городе были убиты четыре человека. Нет, на самом деле, разумеется, убийств в Усть-Невском за названный срок случилось куда как больше, но эти четыре стояли особняком, и городская губная управа вполне справедливо объединила следствие по ним в одно дело.
Во-первых, все эти убийства были совершены одним и тем же образом — человека били сзади-слева тупым твердым предметом по голове, а после падения переворачивали на спину и наносили укол в сердце, предположительно стилетом.
Во-вторых, никто из убитых не был ограблен, хотя все имели при себе некоторые суммы денег, один даже свыше двухсот рублей ассигнациями, у одного так и остались на месте золотые часы, еще у одного золотой перстень.
В-третьих, все жертвы отличались очень похожей друг на друга наружностью и даже одеты были сходным образом. И да, все четверо были мужчинами приблизительно одного и того же возраста — от тридцати пяти до сорока лет.
Термин «серийный убийца» тут еще не появился, однако же французское словечко «маньяк» ученые доктора уже использовали, и губная управа, конечно же, поступила совершенно правильно. Правильно, но поздно — после четвертой жертвы. А сами убийства тут же и прекратились.