А потом откуда-то издалека до нее доносится щелчок, а следом хрустящий треск податливой кожи. Мысль предстала тонким лучом света, плывущим по темному небу: Астер сняла с крюка плетку — ту, которой Кидане изредка хлещет свою лошадь Адую. Плетка всегда, с ее первого дня здесь, висела на согнутом гвозде на стене здания. Она висит как раз над поленницей. Теперь она в руке Астер, и теперь не ветер хлещет Хирут, а плетка.
Пожалуйста, говорит Хирут. Она разворачивается, чтобы защитить спину от следующего удара. Кончик плетки ударяет ее по плечу, разрывает кожу на ключице. Разрыв быстро наполняется кровью, которая стекает вниз с одной стороны от ее горла, напоминая разорванное ожерелье. Теплый влажный щит образуется на ее платье, увеличивается в размерах, и она знает: у нее сильное кровотечение. Хирут прошибает пот, и она чувствует, как в ее голове опускается темный занавес. Несколько мгновений нет никаких слов. Никаких звуков. Только размеренный терзающий хлест по ее спине и плечам, разрывающий кожу, чтобы добраться до костей. Она хочет закричать, но Астер продолжает бить ее, и нет голоса, которому хватило бы силы выбраться из этой пропасти. Нет звука достаточно низкого, чтобы закопаться в нее. Она неторопливо отсчитывает рубцы и разрывы, ожоги открытых ран. Она распадается на части.
Она слышит голос кухарки: Астер. Асти. Эмебет[17]. Не так.
Убирайся отсюда, говорит Астер, пиная Хирут в живот.
Хирут перекатывается на спину, давится в кашле, пытаясь глотнуть воздух. Помогите мне.
Кулак находит середину ее груди, и Хирут, приведенная в движение силой ошеломляющего удара, бездыханно складывается вокруг этой новой боли. Теперь страх охватывает ее по-настоящему. Один ее глаз закрывается. Она видит край распухшей губы. Она поворачивает голову в направлении кухарки, от этого движения тошнота подступает к ее горлу. Кухарка качает головой, смотрит безжизненным взглядом, подбородок у нее дрожит. Хирут слышит голос — она знает, это ее голос, — который зовет ее мать, зовет Кидане, зовет ее отца. И когда она поворачивает голову, чтобы попросить Астер перестать, пожалуйста, перестать, она уйдет, уйдет и умрет, и никогда не вернется, она видит, как Астер падает на колени, швыряет ожерелье к голове Хирут, и оно приземляется, ложится бесформенной грудой, как раненое животное.
Несколько мгновений мир вращается в неестественной тишине. В нем есть только Астер, которая прижимает лицо к земле и ползет к ней. Хирут видит безумную скорбь в ее глазах, видит, как ее рот пережевывает слова, чтобы выплюнуть их. Клуб пыли поднимается над Астер, когда она волоком тащит себя по земле, словно забыв, как пользоваться ногами, словно ее тело не может удержать полное бремя ее ненависти. А потом между ними не остается ничего, кроме пыльного воздуха толщиной в палец. Тишина длится, Хирут слышит только звон у себя в ушах. А потом: Это было ни за что? Кричит Астер и трясет Хирут за плечо. Это было ни за что?
Хор
Мы видим маленькую Астер. Мы видим, как она поднимается по лестнице, а хор женщин причитает за ее спиной. Она хватается для большей надежности за перила, подтаскивает свое свинцовое тело на следующую ступеньку. Ее детское сердце, обезумевшее от страха, заметно дрожит в ее груди. Мы слышим мужской смех в зале внизу. Мы слышим скрип тяжелых стульев, эхом разносящийся по всему большому дому. Повешенная на длинный гвоздь яркая керосиновая лампа покачивается на площадке перед ней. По стенам скачут тени, и что ей еще остается — только в ужасе оглянуться на мать. Она ведь в конечном счете такая маленькая. Всего лишь девочка. А потому, когда они говорят ей: Ну, давай, Астер, иди к твоему новому мужу, что может сделать Астер — только подчиниться и идти.
На верхней ступеньке стоит кухарка, она распахнула руки, чтобы взять ее и проводить в спальню. Астер не знает, что мы там. Она не может видеть, как на темной, темной лестнице сияет ее великолепное абиссинское платье. Другого пути нет, только через спальню, говорим мы ей. Никакого пути для бегства нет, кроме того, что ты найдешь в себе. Мы шепчем, но она не слышит. Мы предлагаем совет, который все матери дают дочерям, оставляющим позади свое девичество. Она спотыкается и останавливается на последней ступеньке. Девочка, которую так трудно довести до слез, в этот момент на грани обморока. Кухарка покачивает головой и прижимает палец к губам, подбадривая ее движениями руки.