Работа нового царского знакомца из числа жителей "Немецкой слободы" вскоре была готова; ботик был спущен на тихие воды Яузы и начал плавать вниз и вверх по реке и оборачиваться направо и налево. Конечно, Петр, по живости характера, недолго оставался простым зрителем. Он приказал Бранту остановиться, причалить к берегу, вскочил на лавку ботика и начал кататься вместе с голландским мастером, управляя лично, под его руководством, парусами и рулем.
Восторг бушевал в его горячем сердце; ко вот, неловким движением, ботик перевертывается, упирается в берег и останавливается.
-- Отчего это так? -- спрашивает любопытный Петр.
-- Оттого, что здесь вода мелка и река узка.
-- Где же бы найти пошире?
-- Ну, да вот хоть на Просяном пруде.
-- Едем туда.
Но скоро и Просяной пруд оказался тесен, и настойчивый Петр стал допытывать у окружающих, где можно найти больший простор своей новой потехе. И ему указали на обширное озеро, верст десять в длину и пять в ширину, расположенное за Троице-Сергием, под Переяславлем.
Петр тут же решил побывать на этом озере; вопрос заключался только в том, под каким предлогом отпроситься туда у матушки, как отлучиться за сто с лишним верст от Москвы? Предлог скоро был отыскан: 25 июня праздновалось в Троице-Сергиевской лавре обретение мощей святого Сергия, и молодой царь, с согласия Натальи Кирилловны, отправился туда, под видом благочестивого путешествия, в сопутствии, однако, неразлучного с ним Карштена Бранта.
Отстояв литургию, поклонившись мощам св. угодника, Петр немедленно помчался в Переяславль.
Увидев широкое и привольное озеро, он объявил Бранту:
-- Вот где нам плавать с тобой, старик!
-- Хорошо бы, да на чем?
-- Разве нельзя настроить здесь судов?
-- Конечно, можно...
-- А можно, так и настроим.
Слово и дело у молодого царя шли всегда об руку. Возвратившись в Москву, он тотчас же изложил Наталье Кирилловне свое желание временно обосноваться в Переяславле для постройки кораблей, но встретил новой затее решительный отпор: мать испугалась мысли сына, опасаясь за его жизнь, и отнеслась с полным несочувствием к нестаточному для царя занятию, как плотничество, да, вдобавок, в применении к неведомому и страшному водному делу. Но Петр оставался непреклонен; Наталья Кирилловна должна была уступить его мольбам и настояниям и после 29 июня, дня его ангела, отпустила неугомонного сына, в обществе ненавистных ей немцев, в дальнюю дорогу.
Прибыв на Переяславское озеро, Петр, при содействии и по указаниям Бранта и другого обывателя "Немецкой слободы", мастера Корта, первым делом выбрал удобное место для постройки и оснастки будущих кораблей место. Таким местом был назначен берег Трубежа, близ церкви Знамения, которая вследствие этого и поныне еще носит именование "что на кораблях" и где доселе еще сохранились вбитые в дно крепкие сваи, как памятники славного прошлого. После выбора места приступили к заготовке корабельного материала -- досок, веревок, парусины, гвоздей, скобок, а также начали сгонять сюда рабочих, которых ввиду спешности задуманных построек, потребовалось немалое количество. Вскоре работа дружно закипела над зеркальной поверхностью озера, и воздух наполнился визгом пил, стуком молотков и неизбежной при работах бодрящей русской песней...
Но вот наступила осень, и к 26 августа, дню ангела Натальи Кирилловны, Петру надлежало вернуться в Москву. Жалко было ему расставаться с полюбившимся его сердцу раздольем деревенской глуши, где ничье наблюдательное око не могло мешать работать вдосталь и, в виде отдыха, пировать с приятелями; но делать было нечего, и Петр простился с рабочими, оставив на месте своим заместителем по руководительству постройками Карштена Бранта. Возвращение в Москву, впрочем, сулило ему не одну скуку и праздное безделье. Он получил известие, что земляной городок на берегу Яузы уже готов, что набраны уже полностью целых два полка, -- знакомый уже нам Преображенский и новый Семеновский, по имени села Семеновского, где производилась главная вербовка солдат. Новобранцы оставались без дела: пора было сделать им решительный смотр и повести их, под грохот барабанов и гул выстрелов, на приступ потешных стен Пресбурга...
X.
Возвращение Петра в Москву сопровождалось шумными военными потехами, которые все более и более смущали правительницу Софию и ее приближенных, начинавших понемногу усматривать в действиях молодого царя те невольные и случайные черты, в которых могла сказаться со временем для них серьезная опасность. У Петра было в неотъемлемом распоряжении собственное правильно обученное и дисциплинированное войско, а в 120 верстах от Москвы строился уже флот, который также легко мог быть приспособлен к военному делу. Князь Василий Голицын, самый близкий к Софии Алексеевне человек, начинает с того времени неохотно выдавать вытребываемые царем для своих солдат воинские принадлежности; но это не смущает Петра, и он продолжает посылать одно за другим требования -- пороха, дроби, барабанов. Таким образом, осенью 1688 г. он окончательно сформировал два полка, Преображенский и Семеновский, а весной 1689 г. два корабля, не вполне, однако, еще оснащенных, красовались уже на веселых водах Переяславского озера. Петр был в восторге от успехов своих начинаний, не чувствуя, что над его головою уже собираются тучи и бури, которым суждено совершить полный переворот в его пока радостной и веселой жизни. Он делит отныне свое сердце и привязанности между селом Преображенским и Переяславлем, находясь постоянно в движении и деятельности.
Эта подвижная жизнь приводит в отчаяние Наталью Кирилловну, видящую в занятиях сына опасность для его жизни и здоровья: жизни -- со стороны врагов, приютившихся под защитою Софии, здоровью -- со стороны шумных пиров и близости к опасному занятию, каким она считала мореплавание. Да и преданные ей люди, как, например, князь Борис Голицын, постоянно настаивали на том, что пора уже Петру Алексеевичу ближе ознакомиться с делами государственного управления, что время детства и непрерывных забав миновало.
В этих речах была большая доля правды: Петр взял из московской жизни, с одной стороны, и жизни "Немецкой слободы", с другой, все то, чему они его могли научить. Своим развитием и знаниями он уже перерос требования, которые предъявлялись тогда к монарху, и, воссев на прародительский престол, решительно ничем не уступил бы своему деду и отцу в первые годы их царствования.
Недоставало опытности. Но разве у его деда и отца эта опытность была спервоначалу, разве они в своих деяниях не руководились указаниями приближенных? Конечно, да. А вокруг Петра Алексеевича уже образовался кружок лиц, могший в серьезных вопросах жизни и управления дать ему необходимые советы и указания. Такими лицами были: князь Борис Голицын, человек умный, влиятельный и не без образования, и Андрей Матвеев, просвещенный и развитой 22-летний боярин, ценивший европейскую образованность, много видавший и испытавший уже на своем веку. Наконец, к Петру тяготели все иностранцы Москвы, без которых и правительство Софии не могло уже обходиться, особенно в делах военных. Такими сочувствовавшими молодому царю иностранцами-военачальниками были Гордон и Лефорт, с которыми в течение 1688 -- 1689 годов Петр Алексеевич успел коротко сблизиться и сдружиться. Таким образом, в 1689 году обстоятельства сложились настолько благоприятно для Петра, что он с лихвою мог располагать всем тем, что требовалось от московского самодержавного венценосца. Он был даже женат, по выбору матери, на смирной и благочестивой девушке из семейства Лопухиных, Авдотье Феодоровне.