— Гучкова уже допросили в следственной комиссии. В чем еще вы будете нас обвинять, генерал? — В голосе Керенского звучало раздражение.
Джунковский со спокойной решимостью продолжал:
— В какую мудрую голову влетела мысль о создании в армии общественных комитетов?
— Это веление времени и требование демократии.
— Позвольте называть вещи своими именами: это не веление, а глупость. Я теперь не имею права наложить на своих подчиненных даже выговор. Стоит начальству возбудить какое-либо дело против провинившегося солдата, как на его защиту тут же горой поднимаются комитеты: «Солдата обижать? Своего в обиду не дадим, хватит, офицеры попили нашей рабоче-крестьянской кровушки!» Дошло до того, что в ротах собираются митинги. Сразу же рухнула дисциплина, началось хамское отношение рядовых к офицерам, солдаты сплошь и рядом отказываются выполнять приказы. Нередки случаи избиений офицеров, которые пытались противиться этой вольнице. Неужели до Временного правительства и Военного министерства слухи об этом не доходят?
Керенский пожевал губами, скороговоркой произнес:
— Вы, генерал, в чем-то правы. Распоряжения не всегда были логичны. Теперь вы поняли, почему Гучков смещен с министерского поста? — Почесал за ухом и уперся взглядом в Джунковского. — Если я занял место Гучкова, то лишь потому, что твердо, э, намерен навести в войсках порядок. Да-с! Я только что подготовил приказ по армии и флоту за номером семнадцать. — Протянул две страницы с текстом, отпечатанным на машинке. — Сделайте одолжение, прочтите, генерал, ваше мнение мне очень важно.
Джунковский стал читать вслух:
— «Русская революция и рожденная ею свобода стоят перед грозной опасностью в лице императора Германии и его союзников. Подтверждая мой прежний призыв к защите революции и ответственности всех и каждого за судьбу освобождения Родины, я уже призвал весь командный состав — от главнокомандующего до младшего офицера — быть неизменно на своем посту, под страхом кары. Также ответственность и на всех товарищах солдатах: никто из вас не может и не должен покидать свой пост». — Джунковский поднял глаза на Керенского. — Борьба с дезертирством? Прекрасно, наконец-то дождались! И какое наказание ждет преступников? Расстрел?
Керенский строго сказал:
— Читайте, об этом дальше!
Джунковский вновь углубился в приказ:
— А, нашел! «Лиц, самовольно оставивших ряды войск и не явившихся в свои части до 15 мая сего года, лишить права участия в выборах в Учредительное собрание и в органы местного самоуправления. Предоставить Учредительному собранию право на лишение дезертиров получать землю по грядущей земельной реформе…»
Керенский самодовольно крякнул:
— Как? Ловко я подлецов подцепил?
Джунковский внимательно посмотрел на собеседника: «Шутит он, что ли?» Нет, Керенский азартно хлопнул здоровой ладонью по крышке стола, и весь вид его сиял самодовольством.
Джунковский мягко, словно доктор больному головой, сказал:
— Вы, Александр Федорович, и впрямь думаете, что бежавшего из армии крестьянина взволнует лишение права голоса? Да ему совершенно безразлично, кто войдет в это собрание. Он ни с кем из кандидатов чай не пил. «Свобода» — это свобода воображения тех, кто не жил среди народа, кому народ чужд и неприятен. Вот вам лично, Александр Федорович, нужно Учредительное собрание, поскольку вы уверены, что именно вас это собрание выберет на какую-нибудь важнейшую государственную должность. И вы снова будете принимать новые, никому не нужные решения, подписывать бес полезные приказы, произносить зажигательные речи, которые никого зажигать не будут. Мужику ничего из этого ассортимента не надо. Чем меньше лезет власть в дела мужика, тем спокойнее тот живет.
Керенский сморщился:
— Критиковать все мастера.
— Вы спросили мое мнение — я отвечаю. Затем, велик ли резон оперировать прошедшей датой — пятнадцатого мая? Приказ в этом случае никак не достигает своей цели, потому что пожелавший вернуться в доблестные ряды защитников Отечества давным-давно опоздал.
Керенский с кислой улыбкой спросил:
— Но мне очень хочется знать: что вы рекомендуете?
Джунковский тоном, полным погребальной безнадежности, произнес:
— Армии нет, армия пропала. Александр Федорович, пока не поздно, надо заключать мир и развозить по деревням эту обезумевшую крестьянскую массу, не забыв при этом отобрать у них оружие. Иначе, привыкнув убивать на фронте, они продолжат убивать в тылу.