— Червончик-то хоть дай, — попросил бомж. — Это ведь я тебя сюда до скамейки довел. Лежал бы у забора.
Я машинально вытащил какую-то часть денег и, не глядя, сунул ему в протянутую руку. Он даже ойкнул и испуганно перекрестился.
— Не надо столько-то, — промолвил бомж.
— Бери, бери. На помин души раба Божьего Николая.
Я встал и с трудом побрел в сторону метро. Человечек еще некоторое время сопровождал меня, поддерживая под руку и о чем-то радостно разглагольствуя, затем отстал.
Пока я ехал домой, равнодушно ловил удивленные взгляды пассажиров. Наверное, вид у меня был еще тот. Наконец, я очутился в своей квартире. И подумал, что Женя, должно быть, спит: стояла какая-то действительно мертвая тишина. Но когда вошел на кухню, она подняла от лежащих на столе ладоней голову и произнесла:
— Звонили из больницы. Отец умер.
Глава десятая Нефёдовы и другие
Это уже потом, спустя какое-то время, сестра стала повторять, как заведенная:
— Его удавили, его непременно удавили, я знаю, я точно знаю…
А тогда я молча опустился на стул рядом с ней, в глазах потемнело. И тишина длилась, наверное, минут десять. Слышно было лишь, как часы на стенке тикают, спешат, а куда? Для него всё уже кончилось. Остановилось. Всё безумие, теперь иная жизнь, вечная.
Это мы здесь продолжаем биться о стекло мотыльками, а он уже вылетел. И мне все мои нынешние проблемы вдруг показались такими мелкими, ничтожными, не стоящими этого внезапно открывшегося страшного величия смерти. Только что я бился за Дашу на рынке, а теперь Рамзан выскочил у меня из головы. Словно мгновенно стерся. Да и она тоже. И Павел. И остальные. Осталась лишь сестра, и тут она начала вдруг повторять:
— Его удавили…
— Что ты такое говоришь? — спросил я, очнувшись. Она едва взглянула на меня и продолжила свою «песню»:
— Удавили, я знаю.
— Объясни толком! — мне пришлось как следует встряхнуть ее за плечи, потому что она сама выглядела невменяемой.
— Ночью, во сне, подушкой, — пояснила Женя. — Двое, санитар и нянечка. Он держал, она душила. Никто не видел, все спали. Их накачали лекарствами. Отца тоже. Он и не почувствовал даже, что дышать нечем. Две-три минуты — и всё. Легкая смерть, если вдуматься. Они там часто так поступают, ну, раз в месяц, когда больной смертельно надоедает. Один садится на ноги и держит за руки, вторая кладет подушку. Впрочем, он был привязан к койке.
— Да откуда тебе это известно? — закричат я. — Ты что, была там?
— Нет, — спокойно ответила сестра. — Но видела. Мне сон был, еще под утро. А когда из больницы позвонили, я всё и поняла, догадалась. Он тоже чувствовал, что умрет, вот и приходил.
— Фф-фу ты! — выдохнул я. — Теперь всё равно не узнаешь. Но не может такого быть, не верю.
Сказал так, а сам подумал, что вполне возможно. Он был совершенно беззащитен и полностью в их власти. Твори с такими больными что хочешь. Можно и удушить, за то что в коридоре пописал. Чтобы в следующий раз не возиться с тряпкой. И ударить можно, и подушку наготове держать. А я не спас. Я никого не могу спасти, вот и Дашу тоже. Никого. Потому что слаб. Нет, не в слабости дело, а в силе духа. У Павла-то он есть, а я… лишь пыжусь.
— Что у тебя с лицом? Опять подрался? — спросила сестра. — Как мальчишка, ей-Богу!
Я махнул рукой; не до того.
— Что же теперь делать будем? — Задал этот вопрос вслух. Сам я был в полной растерянности, надеялся только на сестру. Но она вновь стала говорить о том, что отца задушили. Видно, зациклилась на этой мысли. И вообще, судя по всему, находилась сейчас опять на грани нервного срыва. А ведь Юрий Петрович, доктор, предупреждал, что ей нужен абсолютный покой. А где его взять? Всё к одному навалилось. Так обычно и происходит: события стремительно разворачиваются, когда дело к концу идет. К какому концу? Что-то у меня в голове тоже стало всё путаться.
Но я чувствовал, что смерть отца — предвестник еще какой-то трагедии, ждать не долго осталось. К нам, Нефёдовым, она вновь постучится.
— Погоди, — остановил я сестру. — Сейчас нужно думать о том, как похоронить отца.
— Давай решать, — согласилась Женя. — Место на Пятницком кладбище у нас есть, кремировать, как маму, думаю, не будем.
— Нет, не по-христиански, — кивнул я.
Сестра вдруг стала очень рассудительной, а только что порывалась чуть ли не прокурору звонить, чтобы рассказать про свой сон-видение. Но ее спокойствие мне не нравилось, обманчивость ощущалась.
— Сейчас уже поздно, завтра нужно ехать в больничный морг, — продолжила сестра. — Позаботиться об обмывании. Всякие документы оформлять, договариваться с похоронным агентством. На всё это дня два-три уйдет. И об отпевании в церкви не забыть. Потом поминки. Кого пригласить — решим. Со временем, думаю, заказать памятник. Поговорю с Меркуловым, может быть, не откажется. Друг, все-таки. Единственный, на кого я рассчитываю.