Я вспомнил отца, и мне опять почудилось, что он где-то рядом. Может быть, за кронами деревьев, в воздухе. Смотрит на меня и молчит, понимает, о чем я думаю. Стало совсем тяжко и сильно болело сердце. Красное зарево уползало, уступая место сгущающейся темноте, пытающимся пробудится звездам. Вот и край луны начал уже проясняться на небе. Бледный знак, символ невыразимой тоски и печали. Мы все уйдем, вслед за своими близкими и родными, друзьями и любимыми, и унесем с собой часть той тайны, которая принадлежит всему человеческому роду, загадке его пребывания на земле. Нет в жизни ответа на этот вопрос: зачем ты? Кто ты? Тень, скользящая вместе с другими тенями в безумном хороводе, в пляске мертвых, пытающаяся оторваться от них, обозначить свое место в жизни. А жизни нет.
Кто-то, тяжело ступая, подошел и встал радом. С водочным запахом.
— Что, брат, худо? — спросил Игнатов, положив на мое плечо руку. — Мне тоже. Ничего хорошего не предвидится.
Словно в ответ на его слова, откуда-то из каюты раздался взрыв смеха. Мне нечего было ему сказать, да он от меня и не ждал слов. Может, и не признал вовсе в темноте. Просто постоял некоторое время, а потом пошел куда-то вглубь теплохода. Если бы он знал, что его корабль, которым он так дорожит, предназначен в качестве свадебного подарка моей сестре, что уже почти упакован в коробку и перевязан нарядной ленточкой с бантиком. Он бы не поверил. Мне хотелось остановить его, сказать об этом, но я передумал. Он все равно не продаст «Святителя Николая» Борису Львовичу. В этом я был уверен. Корабль для него — последний рубеж, отступать некуда. Это тоже знак, символ, как для Павла часовенка. Отбери, разрушь его и. жизнь потеряет смысл.
И вот тут-то, наконец, на пристани появились они. Из подъехавшей черной «волги» вышли Меркулов, Павел и Даша. Я почему-то не удивился, что они вместе со скульптором, будто так и нужно. Лишь обрадовался. А через минуту уже встречал их на палубе.
— Неужто и Евгения Федоровна здесь? — весело спросил Меркулов, пожимая мне руку.
— Нет, она прихворнула, — ответил я.
— Надеюсь, ничего серьезного?
— Нервы, — при этом я поглядел на Павла.
— А Котюков здесь? — спросил он.
— Еще не приехал.
— А Игнатов? — поинтересовался Меркулов.
— Тут, — кивнул я, будто исполнял роль швейцара.
— Вот он-то мне и нужен, — сказал скульптор и направился прямо в салон. Обернувшись, бросил мне: — Передай Женечке, что я ее непременно навещу завтра же.
А я в это время уже глядел на Дашу, будто впервые видел ее. И не мог глаз оторвать. Она смутилась, поправила прическу. Одета была скромно, не для торжеств.
— Я тебя потерял, — произнес я совершенно глупо.
— Да, — рассеянно ответила она, словно утверждая это.
— Где ты была?
— Мы ее пока в очень надежном месте спрятали, — произнес Павел, вмешавшись в разговор. — Дома ей оставаться нельзя, сам знаешь. Туда несколько раз Рамзан наведывался, мне передали. С ним завтра разберусь, постараюсь, а Дашу у Виктора Анатольевича устроили, в мастерской. Там есть гостевая комната.
— У Меркулова, — пояснила она.
— Мы с ним вчера как-то крепко сошлись, когда я приехал, — добавил Павел. — Долго говорили, о многом. Мысли у нас общие. Замечательный человек, это здорово, что есть еще такие люди в России. Его с пути не собьешь. Знаешь, как о русском человеке сказано: можно убить, но повалить нельзя. Вот он такой. Когда я объяснил ситуацию с Дашей, он не раздумывал. Предлагал даже ехать немедленно к Колдобину, собрать его казаков и выкинуть этого Рамзана с рынка обратно в Чечню, а то и куда подальше. А теперь вот хочет и Игнатову помочь с его кораблем, чтобы не продавал ни в коем случае. Может быть, с долгами его как-нибудь разберется, надеюсь. Но «Святитель Николай» должен остаться плавучем храмом, а всю нечисть отсюда поганой метлой вымести. Что ты молчишь?
А мне нечего было сказать, я как-то сразу успокоился. Павел навел ясность своими словами, он это умел делать. Я сейчас лишь подумал о том, что сестра совершенно права, полюбив этого человека. Кого еще-то любить из окружающих? Он — настоящий. Вот если бы соединить их — раз и навсегда… Я бы тогда и умереть мог спокойно. Но почему они не могут сойтись? Объясниться?
— Как Женя? — спросил Павел, будто подслушав мои мысли.
— У нас отец умер, — сказал я, глотая комок в горле.
Павел молча обнял меня, и мы так стояли некоторое время. И хорошо, что он ничего не сказал, не надо. В такие минуты всё, кроме молчания — лишнее. Но вскорости позади нас прозвучал голос Заболотного: