Внимательно слушал молодого властителя Сильвестр. Он глубоко знал натуру человеческую и не прерывал царя, желая дать ему высказаться вполне, вылить свою душу в покаянном вопле.
— Вошел страх в душу мою и трепет в кости мои…
— Кайся, государь, покаяние очищает душу, подает ей успокоение! Точно вновь рожденная, она приближается к Вседержителю! — утешал его Сильвестр.
— Отче, вина моя велика, но не моя одна — и бояр моих, что ближними были. Показывали они, что доброхотствуют мне, а на самом деле доискивались самовластия, и возрастал я в небрежении, без наставлений, навык злокозненным обычаям боярским и с той поры сколь согрешил я перед Господом!
— Все простится тебе, государь, по малолетству твоему наветам злым ты следовал, теперь только береги свою младую душу, не скверни свой ум от злодейских ухищрений людей недобрых. Послал тебе Творец доброго ангела, супругу твою царицу-матушку Анастасию, ее люби и слушайся.
— Последую твоему совету, честной отче. Будь ты сам мне помощник и любви поборник, знаю, что ты добрых дел и любви желатель! Помолись за меня!
— Денно и нощно возношу за тебя молитву, великий государь. Это мой долг.
— Отче честной, научи меня, как блюсти жизнь во Христе, укажи, как поступать нужно? — молил Иоанн своего нового духовника.
— Книжицу малую тебе напишу я, государь. Все в ней упомяну, все укажу, что делать нужно.
— Напиши, отче, уклад семейной жизни, по ней пусть каждый свою жизнь правит, от соблазна блюдет. Не медли, отче Сильвестр, — заторопил неожиданно священника царь.
— Весь досуг на сие писание потреблю, сына Анфима переписывать засажу.
— Ничего не забудь в писании своем, все упомяни.
— Весь денной распредел выпишу, «до обуща и спанья», — подтвердил новгородец.
Этим согласием он положил начало знаменитому «Домострою», по которому долго потом жила вся допетровская Русь.
XIX
Во время последнего пожара сгорел и домик Сильвестра. Матушка попадья еле успела кое-что с Анфимом и со стряпкой из домовых вещей да из мужниных книг повытаскать, а книги ценились в те времена чрезвычайно дорого, много добра пропало в огне.
Приходилось обзаводиться сызнова, начинать все с малого.
Не такова была супруга деятельного священника, много энергии заимствовала она от мужа.
— О чем тужить? — уверенно отвечала она на соболезнование соседок. — Бог дал — Бог и взял!. Он, Творец небесный, поди, не меньше нас знает, что каждому человеку на пользу! Только бы послал Господь здоровья да не затемнил бы ума — жить возможно!
Дивились соседки, тоже погоревшие, спокойным, уверенным речам попадьи, ее несокрушимому присутствию духа и веры в Божий Промысел.
Государь повелел отвести новому духовнику другое помещение, а тем временем выстроить ему новое по его указанию.
— Мне такую избу надо, чтобы просторно было ученикам моим и светло рукодельницам, что у попадьи моей обучаются, — ответил на вопрос царя священник.
Заниматься грамотой и науками с благовещенским попом явилось народу в его новое помещение еще больше прежнего, но времени у него не было так много, как раньше, его часто звали к царю на совет.
Но зато жена его, Пелагея, неустанно занималась с приходящими к ней девушками московскими и, кроме различных рукоделий, учила их домоводству.
Большая изба была заставлена пяльцами, коклюшками для выделки кружев и другими принадлежностями для рукоделий.
Вместо отца грамотой с пришлым людом занимался Анфим, продолжавший изучать греческий язык под руководством самого отца Сильвестра.
Образовалась настоящая школа, в Москве ее знали многие.
— Царский духовник даром ребят обучает! — говорили москвичи. — Великую пользу от него они получают!
Иоанн не раз интересовался «затеей» своего духовника, расспрашивал его об учениках и ученицах.
— Которые к приказному делу способны, упреди меня, отче, прикажу я посадить их в приказ, такие люди нужны делу, — наказывал царь.
— Надо наперед к ним присмотреться, как бы баловством каким не занялись, государь, спешить в выборе служащих не след, — деловито отвечал священник.
— Ну, сам знаешь, как поступать надо! — доверял выбору его царь.
Но, несмотря на близость к Иоанну, Сильвестр не зазнался, он оставался таким же простым со всеми, как и раньше.
— Прост-от отец Сильвестр, — изумлялись знавшие его москвичи, — другой, куда тут, вознесся, гордыней обуялся бы!