Выбрать главу

   — Пророчества твои начинают сбываться, князь Василий, — сказала царевна. — Видишь, в каком я положении; жребий брошен! Знаешь ли ты, что случилось во время твоего пребывания в Квашнине?

   — Слышал, — отвечал князь Василий, не столько садясь, сколько упадая на кресло, — я сейчас только с дороги, весь распростужен... слышал, царевна, и не верил ушам своим: всё единогласно говорят, что ты покушалась убить брата. Правда это?

   — Нет, неправда! С того вечера, как ты... как с тобой на этом самом кресле сделалось дурно... да тебе и теперь дурно, князь Василий?..

   — Да, очень болит бок; но я перемогусь... Продолжай, царевна.

   — С того самого вечера до Преображения я Ще... я его ни разу не видала. Двадцать четвёртого июля утром между нами было говорено, чтобы на другой день, в именины тётушки, он привёз Петра ко мне; и он должен был ожидать последних приказаний, которые я обещала дать ему по совещании с тобой... ты ушёл; ты помнишь, что в этот вечер нам было не до совещаний... и он решился действовать, не ожидая последних приказаний моих и не надеясь на твоё согласие. Он рассчитывал на лёгкий успех... Если б ему удалось, то, — клянусь тебе, моя цель была заставить Петра подписать отречение от престола, и больше ничего. Двоецарствие, ты сам говоришь, невозможно...

   — А если б, защищаясь, Пётр был убит? Ты не подумала об этом?

   — Ах! Это было бы самое счастливое, что только могло случиться и для нас и для России!..

   — Ты не подумала, что кровь его и бесчестие цареубийства пали бы на тебя, на меня, на моих сыновей и на всех твоих приверженцев?

   — Нет, кровь его пала бы на него самого, а бесчестие не могло бы коснуться человека, которому Россия столько обязана. Посмотри, что сделано в наше семилетнее правление: славный мир со Швецией и с Польшей; союз с императором против Порты... Что ещё и когда ещё сделает Пётр, а наши дела видела вся Европа; за них благодарит нас вся Россия, и она не променяет нас на семнадцатилетнего мальчика и на его безумные затеи. Права Петра неотъемлемы, ты говоришь; а разве права Иоанна и мои не такие же? За что младший будет владеть достоянием старших?.. Большинство московских жителей и все здравомыслящие дворяне за меня: на прошении, поданном мне о принятии престола, — тысячи подписей; на днях я получу другое прошение, — о немедленном короновании... Смешно бы было мне отказаться: глас народа — глас Божий.

   — Ты сама себя хочешь обманывать и утешаешься пустыми мечтами, — возразил князь Василий всё более и более слабеющим голосом. — Я не видал прошения, поданного тебе в праздник Преображения; но знаю, какие на нём подписи: кресты, может быть насильно выманенные стрельцами у безграмотных москвичей; есть ли между этими подписями хоть одно мало-мальски порядочное имя? Нет, царевна, тебе теперь одно спасение... позвони, пожалуйста, и прикажи дать мне стакан воды; попробую принять порошок: мочи нет больно... да оберни мне голову мокрым полотенцем... я чувствую, что начинается горячка...

   — На чём, бишь, мы остановились, — сказал князь Василий по уходе слуги, принёсшего воду, — теперь голове полегче, а бок всё ещё болит...

   — Ты говорил о единственном средстве моего спасения, но не лучше ли тебе лечь, князь Василий? Я бы послала за доктором...

   — Нет, не надо; я сейчас кончу и уеду. Итак, царевна, тебе одно спасение: выдать Щегловитова Петру ты не согласишься, и я сам не посоветую тебе бесчестного поступка. А уезжай, пока время; уезжай в Варшаву или в Вену; хоть со Щегловитовым уезжай; но не медли часа лишнего; а я без тебя помирю тебя с Петром на самых выгодных условиях. Ручаюсь, что для меня он сделает всё возможное; последнее время он очень полюбил меня. Послезавтра я буду у Репнина на манёврах... Завтра привезу тебе паспорты... Пётр, правда, чувствует свою силу, но он чувствует и свою неопытность и нуждается во мне... Пётр боится меня... Нет! Я так скоро своего места не уступлю! Я на этом месте сделаю такие дела, что вся Европа подивится им!.. А хочешь ли, царевна, ехать вместе со мной к Леопольду?..[12] Ах, голова, голова!.. Я совсем забыл, что ты едешь со Щегловитовым к Яну Собескому[13]. Едешь ты завтра или нет? — прибавил князь Василий, стараясь встать с кресла и тут же упадая в него.

   — Если успею собраться, так поеду, — отвечала царевна, видя, что бред усиливается, и боясь противоречить больному, — но мне кажется, спешить нечего, погодим до твоего выздоровления и тогда решимся; домой в этом положении тебе ехать никак нельзя.

Царевна позвонила.

   — Съезди как можно скорее к Фишеру, — сказала она вошедшему слуге, — и попроси его сюда, если его не застанешь дома, то привези другого доктора: князь очень болен!

Слуга торопливо вышел.

   — А покуда ты полечишься, — продолжала царевна, — многое может перемениться: я очень надеюсь на прошение от всех сословий... Посмотрим, что скажет Пётр на моей коронации: он не хотел соправительницы, так будет же над ним государыня!..

   — Да, будет над ним государыня! Будет над ним и государь! Я буду его государем! Нет, не я, а Щегловитов... Иоанн, Пётр, куда девать вас? — князь Василий Васильевич чувствовал, что бредит, но не мог удержаться. — Зачем Щегловитов подвернулся здесь, — продолжал он, — без него было так хорошо!.. А Пётр, Пётр — умный ребёнок... Миша тоже умный ребёнок. Нет, Серафима Ивановна, Чальдини не даст тебе умничать над Петром! Позовите Чальдини... Куда это ты ведёшь меня, Алексей Михайлович? — спросил князь Василий, чувствуя, что сильные руки людей, прибежавших на зов царевны, приподнимают его с кресла.

   — Успокойся, князь Василий, приляг на диван; ты очень болен!..

   — Ты думаешь, что я болен, ты думаешь, что я не в своём уме!.. Я знаю, что говорю тебе, государь; ты не любишь, чтобы тебе противоречили; ни один государь не любит противоречий, а я должен противоречить... поход в Перекоп — большая ошибка; не скоро исправит её Леопольд; а Щегловитов и Лефорт и подавно...

   — Скорее, доктор! — закричала царевна входящему Гульсту[14]. — Ему очень дурно!

   — Да, Серафима Ивановна, — продолжал кричать князь Василий Васильевич, — будешь ты под опекой в Перекопе, или я не буду министром... я первый министр и останусь первым министром! Пётр не посмеет свергнуть меня, меня, великого Голицына. Я нужен России, и Россия нужна мне...

Покуда готовили всё нужное для кровопускания, Гульст объяснил царевне, что, приехав к Фишеру и не застав его дома, он встретил у него её посланного и поспешил на помощь к больному.

Услыхав звуки французского языка и увидев напудренный парик, князь Василий Васильевич принял Гульста за Людовика XIV и тут же вступил с ним в разговор:

   — Конечно, царствование вашего величества полно славы; но и наше будет такое же. Мы заключим союз как равные! Россия и Франция, в тесном между собою союзе, предпишут закон всей Европе. Турции не будет!.. Ох! Как тяжелы скипетр и корона!

Ему казалось, что палка, которую ему дали в руку перед кровопусканием — скипетр, а мокрое полотенце на голове — корона.

   — Однако не надо, чтоб вы требовали выдачи Щегловитова: её царское величество Софья Алексеевна ни за что не согласится выдать его; он её... Вы мне сделали больно, государь!..

В эту минуту из руки, державшей скипетр, хлынула кровь, и князь Василий Васильевич впал в обморок.

На следующий день Фишер настоял на том, чтобы больной был перевезён в Медведково — подальше от театра политических действий. Князь Василий Васильевич всю дорогу был без памяти и не сказал ни слова. Фишер, давно знакомый с организмом своего пациента, не очень беспокоился его болезнью, хотя и видел, что она в эту осень обещает быть и опаснее и продолжительнее, чем в предыдущие. Он вообще не любил мудрить, испытанный чальдиневский порошок до сих пор приносил пользу, и Фишер решился ограничиться им и на этот раз.

Если б все врачи были такие, как Фишер, то, вероятно, не состоялся бы указ, изданный во время правления Софьи Алексеевны о том, что всякий лекарь, уморивший своего больного, будет казнён смертью. Ныне многие (не врачи) сожалеют об отмене этого указа.

вернуться

12

Леопольд I, германский император.

вернуться

13

Ян III Собеский, польский король.

вернуться

14

Голландец фон дер Гульст, лейб-медик царя Петра Алексеевича.