Аксиотис нагнулся и начал искать свою пропажу под пюпитрами.
– Нет! Пропал, – сказал он, поискав минуты две и садясь на свое место. – Впрочем, туда ему и дорога: меньше соблазна…
Когда дошла очередь до Миши, Ренодо, наклонясь к уху Буало, сказал:
– Смешно признаться, господин Буало, а этот молодой человек, четырнадцатилетний московиец – один из первых эллинистов в Сорбонне. Он даже не уступает семнадцатилетнему Бельгарду, хотя тот родился и жил в Греции до одиннадцатилетнего возраста. Посмотрите-ка на это сочинение.
Не посмотрев сам на поданную ему Мишей бумагу, Ренодо передал ее соседу.
– Что ж тут необыкновенного? – сказал Буало, просмотрев сочинение. – Помарка на помарке, ошибка на ошибке, и плеоназм на плеоназме, да и написано так небрежно, так нечетко!.. Нет, парафразис Бельгарда без сравнения лучше.
– Как так?
– Да вот, посмотрите, господин аббат. Вы уж слишком пристрастны к этому молодому человеку; я сам люблю его: он очень милый молодой человек, но можно быть очень милым молодым человеком и плохо знать по-гречески… Не правда ли, мой маленький друг? – прибавил Буало, обращаясь к Мише.
– Совершенная правда, господин Буало, – отвечал Миша, – это хоть бы в сатире написать.
Ренодо взглянул на сочинение Миши и начал протирать глаза от удивления.
– Это ваше сочинение? – спросил он.
– Мое, господин профессор, – с самоуверенностию отвечал Миша.
– Что с вами сделалось? Я не узнаю вас! Неужели вы не могли лучше этого приготовиться к такому дню? Вы, который за последние два месяца меньше шести не получали?
– Не мог, господин профессор. У меня было много дела. Вы знаете, что я был очень слаб по географии и должен был заняться ею, чтоб не получить от господина Севенара единицы: мне было не до сочинения.
Аббат поморщился и начал экзаменовать Мишу на словах.
– Парафразис правда что плох, – шепнул он Буало и Расину, – но зато вы увидите, как он знает синтаксис и даже риторику; какой хотите задайте ему вопрос.
Но какие вопросы ни задавали Мише, он на все отвечал невпопад, путаясь не только в оборотах речи, но даже в спряжениях. Ренодо при каждом ответе своего первого эллиниста краснел за него, ободрял его, просил не торопиться, подумать:
– Видно, вы оробели, молодой человек, не надо робеть…
– Я ничуть не оробел, господин профессор, но мы это так давно проходили, что я совершенно забыл, я никак не думал, что вы у меня спросите такое старье, и не повторил Плутарха.
Последовало еще несколько вопросов, на которые Миша отвечал так же успешно, как и на предыдущие. Наконец Ренодо вышел из терпения:
– Скажите мне, милостивый государь, я вас делаю судьей в вашем собственном деле. Какой балл заслуживаете вы за нынешний экзамен?
– Единицу, – почти весело отвечал Миша.
– Берегитесь, молодой человек, – сказал Расин-отец, – я буду жаловаться на вас госпоже Расин.
Миша с нежным упреком в глазах взглянул на Расина и, нагнув голову, как виноватый, холодно отвечал:
– Я больше ничего и не желаю.
– Тут что-то да не то, – шепотом сказал аббат Расину, – его, верно, сбил с толку Аксиотис… Отправляйтесь на ваше место, господин Голицын. Согласно вашему собственному приговору, я ставлю вам единицу; но из уважения к вашему прежнему прилежанию я готов, если вы образумитесь, допустить вас к переэкзаменовке.
Миша как ни в чем не бывало возвратился на свое второе место и сел около Расина, занимавшего первое.
– Ну что? – спросил Расин. – У вас там что-то не совсем ладно было. Сколько тебе поставили?
– Не знаю, право. Кажется, три или четыре.
– Что так мало? Целый час экзаменовался и получил три или четыре.
– Аббат вздумал у меня из Плутарха спрашивать, а я целый год и не открывал Плутарха, думал, он спросит из Гомера…
– Ах, кабы аббат меня спросил из Плутарха! – сказал Расин. – Я только его твердо и знаю…
Когда Расин подошел к красному столу, отец его строгим тоном сказал ему:
– Надеюсь, что ты не берешь примера со своих друзей Аксиотиса и Голицына. Это удальство из-за товарищества доказывает только глупость, бесхарактерность и отсутствие собственного убеждения. Того, кто имеет твердое убеждение, товарищи с толку не собьют. Вот Мира. Он нельзя сказать, чтоб хорошо отвечал, но старание его видно во всяком его движении, и господин аббат поставил ему четыре.
– Я тоже постараюсь отвечать как только могу лучше, батюшка.
– Позвольте ваше сочинение, господин Расин, – сказал Ренодо.
Расин подал ему свою работу, и Ренодо начал просматривать ее.