Аксиотис вдруг расхохотался громким, веселым смехом.
– Что это вы? – спросил удивленный аббат.
– А вот что. Мне сейчас пришла в голову, может быть, и не новая, но очень интересная для психологии мысль, а именно: как часто справедливость справедливейшего начальника зависит от личного, временного впечатления. Покуда вы считали меня лентяем и презирали меня за то, что я не делал сочинений на «Илиаду», вы не пропускали случая, чтобы не попрекнуть мне моими двадцатью и даже двадцатью пятью годами. А теперь, когда я удостоился попасть к вам в адъюнкты, вы вдруг скостили мне восемь лет и убавили даже полтора года из истинно прожитой мною жизни!..
Глава IX
Обед в кофейной Прокопа
– А в котором часу окончательно назначен твой обед, Мира? – спросил Аксиотис, вылезая из омнибуса, подвезшего всю компанию к кофейной Прокопа. – Я, может быть, успел бы еще съездить к Лавуазье, да, кстати, и навестил бы нашего больного. Вот и Голицын съездит со мной.
– Съездить успеете, – отвечал Педрилло, – только не засиживайтесь ни у Лавуазье, ни у Расина: обед заказан ровно к пяти часам; значит, он будет готов к половине шестого, а теперь и четырех нет. Я просил Прокопа, чтоб он приготовил нам обед на славу, обед, достойный нового адъюнкта, которого я имею честь угощать сегодня… А! Вот и мой адъюнкт, – прибавил Педрилло, увидев вышедшего из кофейной Акоста, – он здесь с двух часов хлопочет… Ну что, господин д’Акоста, передал ты меню господину де Прокопио?
– Передал, господин Мира, он обещал употребить все свое старание…
– Поедем скорее, Голицын, – сказал Аксиотис.
Аббат остановил их.
– Куда это поедем скорее? – сказал он. – А призы вы позабыли? Нет, господа, прежде всего зайдемте все к Дювалю… Вон, напротив. Я не долго задержу вас у него; а там поедем все вместе к Расину, да и Лавуазье навестим, пожалуй, чтоб поскорее объявить ему, что мы тяготимся одолжаться им, что мы в нем больше не нуждаемся, что мы теперь сами адъюнкты и даже готовы заплатить за все издержки, сделанные им для нас.
– Отгадали, да не совсем, господин профессор, – возразил Аксиотис. – Мы ничуть не тяготимся благодеяниями господина Лавуазье. Мы знаем, что за его благодеяния нельзя расплатиться, что даже порядочно поблагодарить за них нельзя… А заплатить, точно, мы желали бы, но не за себя, а за отца, который остался должным ему около двенадцати тысяч.
– Пуще всего, возьмет с вас Лавуазье. Вы после этого не знаете банкирских обычаев. У них если потеря внесена в книгу, то все равно что она канула в Лету. Стыдитесь не знать таких простых вещей! Грек и не знает, что значит Лета! Адъюнкт греческой словесности и не знает, что то, что кануло в Лету, из нее не вычерпывают… Хорош у меня адъюнкт, право… Стыдитесь… ведь вам…
– Мне шестнадцать лет, – смеясь, перебил Аксиотис, – у меня на это есть свидетели…
– А где Педрилло? – спросил Чальдини у Миши, войдя вслед за Ренодо и Аксиотисом в лавку букиниста.
– Он вернулся в кофейную. Вспомнил, что ему надо заказать еще какое-то блюдо; и Акоста побежал за ним.
– Ну, господа, вот вам ваши призы, – сказал Ренодо, вручая Аксиотису и Мише по золотообрезному, в бархатных переплетах экземпляру Библии… Могу я видеть господина Дюваля? – прибавил аббат, обращаясь к приказчику.
– Его нет дома, господин профессор, – отвечал приказчик, – но он скоро должен быть, если вам угодно подождать его…
– А как скоро будет он?
– Не знаю, наверное, через полчаса, а может быть, и раньше; он поехал по известному вам делу к господину Дюбуа.
– Так лучше, я еще раз ужо заеду; а теперь, господа, съездим, пожалуй, к нашему больному, а коль успеем, так и к Лавуазье заедем…
Молодого Расина они нашли с матерью беседующим о происшествиях на экзамене и любующимся присланными ему призами. Он встал навстречу посетителям и после взаимных приветствий и поздравлений начал благодарить всех поочередно.
– Меня-то за что? – спросил Чальдини, когда очередь дошла до него.
– Вас? – за то, что вы поместили Голицына в наш пансион.
– Ну это, конечно, заслуживает вечной благодарности, – сказал Чальдини, – но когда же я помещал его? Его поместили ваши родители. Их и благодарите…
– Правда, – отвечал Расин, – но ведь вы привезли Голицына в Париж…
– А за этот подвиг, – важно сказал Аксиотис, – мы все должны благодарить почтеннейшую госпожу Квашнину. Посвятим-ка ей благодарственную оду или сложимся, – благо мы все теперь миллионеры, – да поставим ей на площади Людовика Тринадцатого статую… Да что это ты, Расин, в больные записался. Мнимый больной какой-то; ничуть не похож ты на больного; поедем на обед к Мира; обед будет хороший, я читал меню…