Холоп начертил на двери двенадцать долгих палочек, одну над другой, до самого косяка, а тринадцатую над щеколдой, разукрасил усиками и крылышками. Тринадцатая — Крещеньев день, полёт перед царём Иоанном Васильевичем и, как сказывала Хаят, перед басурманами.
Никишка лелеял тайную мечту: полетит перед царём, после в ноги бросится, будет бить челом за себя и за Фиму. Может быть, смилуется, отпустит обоих на волю. От думок захватывало дух. Только бы выбраться из слободы, а там найдёт он пути и за Чёрный Яр. В то, что выручит Ивашка, почему-то не верилось. Умелец знал, что зорок стрелецкий глаз и ни один человек не укроется от него. Вся надежда была на царскую ласку и на крылья.
Долгими часами стоял он у оконца, устремив взгляд в далёкое небо, или бегал по мастерской, ломал в отчаянии руки, злобно косился на дверь и ругался:
— Кажется, и бороды уже будто прибавилось, а неперекрещенных палочек ещё уйма. Целый пяток!
Никишка осунулся. Глубоко запали глаза, и на лбу резкой бороздой залегли морщинки. Даже с Фимой он неохотно встречался в последние дни и, когда она являлась, забивался в угол, за стружки, упорно молчал, не слушал её тревожных вопросов.
Приходили за ним рабочие, звали к себе, участливо предлагали:
— Ты бы к ведунье с поклоном. Она на уголёк бы с тебя хворь отвела.
В воскресенье перед Крещеньевым днём товарищи зашли за Никишкой и увели его в церковь.
На паперти его встретила Фима. Он по лицу её понял, что есть какие-то новости, глазами спросил. Подозрительно огляделась, зажав рукой рот, пожевала губами:
— Ивашка приехал.
Холоп встрепенулся, тесно прижался к её руке.
— Ежели приехал, выходит, и впрямь Крещеньев день недалече.
После обедни, в мастерской, Фима рассказывала подробно.
— С обозом вернулся. Лён вывозить. Нам с тобой наказывал в крайние сани садиться. Под лён хочет спрятать. А за Чёрным Яром беглые холопья нас дожидают.
С лица Никишки не сходила счастливая улыбка. Он крепко обнял Фиму, зажмурился:
— А ежели и не приметит стрелецкий глаз подо льном? Ах, сусло те в щи!
ГЛАВА XII
Наступил Крещеньев день. От берега шпалерами построились опричники. У проруби ослепительно сверкал высеченный изо льда огромный восьмиконечный крест. Тысячами алмазных звёздочек порхали по льду отблески зажжённых свечей.
Поодаль от Царских врат, за серым покровом кадильного дыма, любопытно теснилась группа иностранцев.
На звоннице непрерывно и оглушительно бил во все колокола царский пономарь — Малюта Скуратов.
В центре коленопреклонённой толпы молитвенно уставился в пространство Иоанн. Временами заранее изученными движениями рук торжественно благословлял народ и каждый раз, крестясь, пытливо взглядывал на иностранцев. Их восхищенное любопытство льстило, вызывало горделивое удовлетворение.
Молебен близился к концу. Из толпы дворовых выделился приказчик и суетливой походкой направился к проруби. Какой-то рабочий подтолкнул локтем Никишку.
— Грехи из души вымораживать пошёл, ирод.
Никишка не слышал. Все мысли были сосредоточены на полёте. Изредка, точно разбуженный от крепкого сна, он испуганно вздрагивал, тяжело, помимо воли, поворачивал голову к шатру, не поднимая глаз, неприятно ощущал на себе взгляд царицы. Несколько поодаль, с перекошенным от ревности лицом, за Темрюковной следил Калач. Он поклялся перед иконой помешать полёту, уничтожить ставшего на его пути выдумщика.
Когда священник поднял крест, опричник упал на колени, истово перекрестился.
— Господи! Сподоби меня, извести лютою смертью смерда. Призри, Господи, на смиренного раба твоего!
Злоба давила и жгла. Пальцы, сложенные для креста, не слушались, сжимались в кулак.
Калач неожиданно вскочил с колен и ушёл с иордани. Он далеко обогнул царский двор, задами прокрался в мастерскую Никишки, остановился перед станком.
— Ужо полетишь!
И с затаённым дыханием, точно перед живым существом, наклонился над крыльями. Внимательно осмотрев хомут, приподнял его, дёрнул завязь. Крыло всколыхнулось, с треском ударилось оземь. Опричник торжествующе усмехнулся.
— Ну-тко лети!
И коротким взмахом кинжала подрезал завязь.
Иоанн в последний раз благословил толпу. Молебен окончился. Под гулливые перезвоны толпы ринулась ко кресту. Никишка разыскал в толпе Фиму, расчищая локтем дорогу, подошёл к ней. Рядом с девушкой блаженно улыбался Ивашка. Он не обратил никакого внимания на Никишку, только отступил немного, поглубже нахлобучил огромную баранью шапку.