— Марфа!
Съёжилась от оклика, уловила взгляд, вздрагивающими пальцами достала из-под рубахи длинную обвислую грудь, села на край лавки, взяла ребёнка.
Скуратов притих, восторженно следил за жадным чавканьем притихшего сына.
— Заснул?
Утвердительно кивнула.
— Так и лежи. Не ровен час — проснётся.
Таращила бессмысленно глаза, непослушная голова тяжело клонилась на плечо, тело сковывал неумолимый сон.
Скуратов устало потянулся, развалился на лавке.
— Скушно, Марфута.
— А ты засни... Сном всё... забуд...
Не договорила, рот передёрнулся в долгой судорожной зевоте.
Поднялся лениво, ткнулся лбом в промороженное оконце, перевёл взгляд на сына. Не выдержав, шагнул к нему, мягко провёл пальцами по реденьким русым волосам.
Спать не хотелось. Сел рядом с женой, тоскливо уставился перед собой.
— Скушно мне, Марфута.
Не ответила. Раскачиваясь с открытыми глазами и готовым для покорной улыбки ртом, спала.
— Обронишь дите.
Вскинула плечами, плотней прижала к груди ребёнка.
— Ты ляг с ним. Авось при корме не проснётся.
Поднялся с лавки, потянулся рукой к кафтану.
— Нешто по морозцу пройтись?
Пошёл к двери.
— Ты догляди за Юрашей, а я пойду попытаю маненько Никишку.
Вышел. На воздухе вздохнулось свободней, тоска исчезла, в глазах уже отражалось предстоящее удовольствие.
Хаят нащупала лицом крюк в стене; теряя последние силы, продела в него узел шарфа, дёрнулась всем телом. Шарф разодрался пополам, на крючке повисли клочья. Освобождённая бросилась к двери темницы. Обезумевший Никишка притаился за крыльями, страшно было пошевелиться, чтобы не задеть бившегося в судорогах опричника. Черкешенка отодвинула засов.
— Беги!
Холоп одним прыжком очутился в коридоре, не соображая, бежал по узкому проходу, больно бился головою о низкие своды. Вдали смутной полоской маячил полумрак.
Беспечно насвистывая, Малюта спускался в подземелье. За ним шагали два палача.
Стрелец сквозь дремоту узнал шаги Скуратова, подтянулся.
— Назовись.
Опричник добродушно усмехнулся.
— Чай, и по духу меня признал.
И, осветив фонарём тяжёлую связку ключей, выбрал один.
— Ишь, стонет. Погоди, ужо потешим.
Широко распахнул дверь, шагнул в темницу. Бешеный крик вырвался из его груди. Он схватил Калача за горло, с силой тряхнул. Опричник полуоткрыл глаза.
— Не дам околеть, покуда всё не расскажешь.
Губы раненого слабо шевельнулись. Он хотел что-то сказать, из горла вырвался булькающий хрип, лицо мучительно передёрнулось.
— Сказывай!
Не сдержался, ударил кулаком по стиснутым зубам, больно надавил коленом на грудь. Калач конвульсивно дёрнулся, откинул руки, стих.
Палачи склонились над ним, прислушались.
— Кажись, готов.
Скуратов заскрежетал зубами.
— Пёс!
И, откинув ногой раненого, залитыми кровью глазами оглядел темницу.
Слабый стон вырвался из груди Калача.
— Оставить его живу, или кожу со всех спущу! — крикнул Малюта и скрылся в потайном проходе.
Клок шарфа задел его по лицу. Изумлённо всмотрелся, узнал. Точно хмелем ударила в голову страшная догадка.
Никишка бежал уже с Хаят к сеням, ведущим к терему царицы.
Черкешенка остановилась на повороте лестницы.
— Туда держи.
Толкнула его в сторону от себя.
Холоп бросился на чердак, черкешенка облегчённо вздохнула и не спеша направилась к терему царицы.
Выглянув в слуховое окно, Никишка долго распознавал местность, сообразив, решил бежать сейчас же, пока не рассвело. Ему нужно было пробраться на двор льнотрепальни, к саням Ивашки. Он торопливо полз, прячась за сугробами, по царскому двору. У кованых ворот остановился, прислушался, отполз назад, вскарабкался на стену. Что-то глухо закричало и стихло. Встревоженный стрелец подозрительно вытянул шею, но тут же снова задремал, опершись на бердыш.
Никишка смерил глазами высоту, лежа оттолкнулся, упал в сугроб.
С визгом рванулись псы из скрытого отверстия в стене, набросились на беглеца. Он попытался вырваться, псы жгуче впились зубами в икры. Проснулась стража.
Без шапки, в распахнутом кафтане, тяжело отдуваясь, бежал к воротам Скуратов. Он задыхался от гнева, терял рассудок. Коротким окриком отогнал собак, ударом кулака сбил с ног Никишку. В стороне стояла перепуганная стража.
Малюта больно защемил в кулак свою бороду. Перегнувшись к Никишке, плюнул ему в лицо, процедил с присвистом: