— Дыбу готовь!
Брезжил рассвет. Откуда-то издалека доносился скрип полозьев. Никишка громко улыбнулся, с глубоким вздохом произнёс:
— Должно, Ивашка со льном едет. — И безнадёжно махнул рукой.
Скуратов спешил к царю в опочивальню. Прицыкнув на стрельцов, постучался нетерпеливо в дверь, упал на колени.
Иоанн протёр глаза, прислушался. Стук повторился.
Грозный поднялся, подозрительно оглядел комнату, схватив посох, подошёл к двери.
Опричник услышал крадущиеся шаги царя.
— Дозволь войти. — И срывающимся голосом вскрикнул: — Измена, царь!
Иоанн отступил. Лицо застыло в искривлённой белой маске. Взмахнул неожиданно посохом, швырнул его с силою в угол.
— Сказывай!
Малюта указал глазами на стрельцов. Грозный пропустил его в опочивальню.
— Измена, царь!
Достал из кармана обрывок шарфа.
— Хаят? — Царь сжался весь, опустился бессильно в кресло.
— Сам изволишь молвить.
Иоанн вдруг смущённо захохотал, откинувшись на спинку кресла. Малюта с ужасом глядел в остекленевшие глаза и прыгающее мёртвое лицо.
— Опомнись, царь!
Иоанн смолк, скрюченными пальцами впился в ручку кресла, порывисто и шумно дыша. Искоса взглянув на распростёртого на полу Малюту, бросил в него пёстрым обрывком шарфа.
— Шубу!
В темнице палач хлопотал над умирающим. Он промыл раны, перевязал, железным стержнем, приготовленным для пыток, разжал конвульсивно стиснутые зубы, влил в рот вина.
Окружённый опричниками, Иоанн спускался в подземелье.
Малюта, по царскому приказу, ворвался в опочивальню Темрюковны, схватил Хаят и уволок её в застенок.
Помертвевшая от страха царица притаилась на постели. При каждом шорохе падало сердце. В непереносимом ужасе она ждала прихода мужа.
У двери опочивальни караулила приставленная Малютой стража.
Палачи сорвали платье с Хаят. Скуратов держал перед нею раскалённый прут.
— Распусти-ка язык!
Замотала головой, плотно зажмурилась. Опричник ткнул прутом в грудь. Крикнула, рванулась из рук палачей.
— Взять в железа!
Тугой ошейник перехватил горло. Скуратов ткнул в зубы прутом. Зашипело раскалённое железо, чёрная кровь облепила подбородок, ползла на грудь.
— Распусти язык!
Топнул исступлённо, схватил плеть, скрученную из оленьих жил, полоснул по лицу. Только завыла глухо Хаят, показывая рукой на сожжённый язык.
Хитро прищурился Малюта.
— Ведомы нам ваши лукавства. И без языка замолвишь, коли велю!
Кивнул палачам. Сняли ошейник, привязали к рукам верёвки.
— Вздыби!
Хрустнули кости, безжизненное тело повисло на дыбе.
Малюта заложил за спину руки, раскатисто засмеялся, склонился к лицу, причмокнул так, как будто играл с сынишкой.
— Будешь молвить?
Всмотрелся, приложив ухо к груди, недовольно отстранился.
— Снять!
Набросился на палачей.
— Заморили прежде сроку! Тоже умельцы. — И, надевая шапку, приказал:— Зарыть в сенцах!
Иоанн стоял на корточках перед Калачом. Опричники дежурили на лестнице.
— Пошто Хаят с тобой в темницу ходила?
Насмешливо взглянул Калач в лицо царя, чуть приподнялся на локте.
— Не меня, царь, пытаешь. У царицы спроси.
Грозный поднялся. Жёлтое вытянутое лицо постарело, собралось густыми морщинами. Пальцы машинально теребили дергающийся клин бороды.
Калач, уже холодеющими губами, прошептал:
— Да ещё на перстень выдумщика глянь... он тряпкой... обмотал.
Грозный проткнул посохом грудь Калача.
ГЛАВА XV
Фиолетово-молочная пелена, окутавшая горизонт, серела, расплывалась и таяла, вспыхивая на востоке. Седой туман заклубился, разбух, рассыпался ослепительно сверкающей пылью.
Из-за снежного поля, лениво потягиваясь окостеневшими суставами, выглянул лес. Всходило январское солнце.
На дворе льнотрепальни суетились возчики, готовясь в путь. Ивашка не принимал участия в общем гомоне, сидел в стороне, грудью тянул какую-то унылую песню. Изредка он вглядывался обеспокоенно в сторону мастерской Никитки, тщетно ждал Фиму.
По случаю дня собора апостолов льнотрепальня стояла. Рабочие пришли поздно, для сортировки кудели. Наконец Ивашка увидел сестру. Она стояла, притаившись, в сарайчике при амбаре и отчаянными жестами манила его к себе. Ивашка неторопливо направился в противоположную сторону, скрылся за сугробами.
Фима на четвереньках поползла к нему. Он, усевшись в снег, поджидал её.