— Мешкаешь, а обоз вот-вот уйдёт.
Припала к его руке.
— Придёт он. Помешкай немного.
Сумрачно махнул рукой, поднялся.
— Где уж придёт!
Головной в последний раз обошёл обоз.
— Готовсь!
Возчики сели на лошадей, перекрестились, тронулись в путь. Ивашка насильно потащил за собою сестру. Она отбивалась, молила:
— Помешкай... немного ещё... он придёт.
Слова стыли на губах, казались самой ей бессмысленными и несбыточными.
Ивашка открыл полость, втолкнул Фиму в приготовленное убежище, сел на коня.
Медленно двигался по слободе обоз. У ворот стрелец пересчитал лошадей. Махнул рукой сторожу. Со скрипом раскрылись кованые ворота, пропустили обоз. Возчики свободно вздохнули, хлестнули коней.
Уже далеко за заставой они оживлённо заговорили, остановились перекусить.
— Жив? — весело перешучивались, усаживаясь у костров, щупали головы друг у друга.
— Был в слободе, а голова на плечах. Чудеса.
И, точно выпущенные на волю после долгого заключения, по-детски радовались зимнему холодному солнцу, кострам, залёгшему далеко к горизонту седому необъятному полю.
После пытки калёным железом Никишку оставили на время в покое. Он лежал на земле, привязанный к крыльям. Горло давил тяжёлый железный ошейник. На стене висел чертёж крыльев, а в углу были набросаны в беспорядке чучела и инструменты.
Всё это приказал снести в темницу Скуратов.
Никишка глухо выл от нестерпимой боли. На груди чёрными клочьями свисала сожжённая кожа, сгустки крови залепили нос и рот, мешали дыханию. За стеной кто-то, не передыхая, стучал заступом. Сквозь мутящееся сознание заключённый неожиданно вздрагивал, напряжённо прислушивался.
— Для меня... яму роют, — выкрикивал он в полубреду, зябко ёжился.
Никишка не слышал, как пришёл с палачами Малюта.
— Эй, ты, умелец!
Чуть приоткрыл глаза.
— Я тебе милость принёс.
Наклонился к холопу, с наслаждением заглянул в глаза, вспыхнувшие надеждой.
— Зарывать не буду живьём, а...
Малюта облизнулся, взбил бороду, переждал.
Никишка подался всем туловищем вперёд, — остро врезался в горло ошейник, утыканный мелкими, как булавочная головка, шипами.
— ...а сожгу тебя на костре с крыльями и всем имением твоим. — И приказал палачам: — Начинай!
Угрюмый, злой, шаркающей походкой, тяжело опираясь на посох, к темнице подошёл Иоанн. Десять опричников выстроились вдоль стен сводчатого коридора. В руке у каждого горела свеча. Стрелец приоткрыл дверь, отполз подальше в угол. Малюта и палачи упали перед царём на колени.
Грозный подошёл вплотную к Никишке. Всё тело его вздрагивало и почти закрылись глаза. Вдруг он ткнул посохом в спину палача.
— Руку!
Тот не понял, вскочил, бросился к заключённому.
— Руку! Дьяволы! Смерды! Всех на костёр!
Уже кричал царь, захлёбываясь, бил себя в грудь кулаком, лицо покрылось желваками, задёргалось. Правый глаз закрылся, левый горел жутким звериным блеском. Клещами впились пальцы в руку Никишки. Грозный сразу стих, присмирел, голова ушла в плечи. Расслабленным голосом, точно жаловался на незаслуженную обиду, попросил Малюту:
— Размотай тряпку на пальце у выдумщика.
Скуратов сорвал лоскут. Царь впился в перстень Темрюковны, сорвал его с пальца. Холодное спокойствие разлилось по его лицу. Молча вышел, крепко держался за руку Малюты, глазами отпустил опричников от себя.
Царица не поднималась с постели. В соседней комнате, чуя беду, перепуганно жались по углам боярышни.
Неподвижно стояли у двери стрельцы. Поодаль, у выхода на двор, дежурил Друцкой.
Иоанн направился в церковь. На паперти он выпустил руку Скуратова, скривил болезненно губы.
— Благовести благовестом великопостным!
Притихла слобода, заслышав печальные перезвоны.
Опричники и бояре, подозрительно оглядывая друг друга, спешили в церковь.
Малюта устало дёргал верёвки, привязанные к языкам колоколов. Голова его бессильно валилась на грудь. Хотелось спать. С тяжёлым вздохом вспомнил о больном сыне, мягкая улыбка порхнула по скуластому лицу. «Четверговой свечи не запамятовать — принести», — строго подумал, ёжась от холода. Рука машинально дёргала верёвку, голова тяжелела, слипались глаза.
— Бум. Бу-ум, — тоскливо плакал встревоженный бас, скуляще стихал где-то далеко за оврагом.
— Бу-ум. Бу-ум. Бу-ум, — снова царапалось в промороженном воздухе.
Высоко над землёй весёлой стаей расшалившихся серых птиц неслись облака. Их причудливо распластавшиеся крылья прозрачно переливались в розовой улыбке мёртвого солнца.