Дьяк подозвал Субботу и на ухо ему стал шептать:
— Дело, братец, твоё такого свойства, что вести его тебе со старым псом нужно озираючись. Потешь, друг, меня пляской-от с мишуками; право слово, помогу. Благодари Бога, что на меня напал... я те ослобоню неотменно... только уважь теперя-тко...
— И вправду, дядюшка, не обманешь? — схватив за руку предлагавшего содействие, с живостью вполголоса отозвался Суббота. — Изволь, потешу в последний раз... Верь Богу, прискучили мне эти проклятые кобенянья. Да ещё кабалу выдумал на меня... боярского сына!..
— И взаправду, дружок, ты из боярских детей... из Водской?.. — пытливо уставив маленькие глазки на вопрошаемого, чуть слышно заговорил, ещё ближе к нему прислоняясь, дьяк. Он уже не сомневался в том, что потеха удовлетворит горячему ожиданию.
— Взаправду... Отец мой Осорьин Захар, в присуде Спасском на Дятлове живёт... выставки корчемные держит.
— Вот оно что! Понимаю, какая ты птица... — отозвался дьяк не без волнения, и при этом в глазах его загорелось что-то зловещее, неприятное.
Этого, впрочем, Суббота не мог заметить, смотря в пол и не подозревая, кому он открывается: другу или врагу. По несчастью, горячо ожидавший медвежьей пляски был один из дельцов, подстроивших отказ Удаче от сбора корчемного, заведомый друг Нечая и губного Змеева. Возвращался дьяк из Москвы, по подаче описных и счётных книг, в приказ Новагородской чети.
При словах Субботы дьяку пришли на память и Нечай, и обида губного, и начатая Удачею борьба с ними, приказными, неизвестно чем могшая кончиться, — и пробудилось желанье насолить ворогу, усудобив сынка в доброе место. За решением же опять не замедлило, под видом дружеского участия, внушение Субботе явиться самолично к ним, дьякам, в приказ в Новагороде. «А как придёшь, — думал дьяк, — уж сумеем тебя, за нахожденье в бегах да в прогуле, лет на шесть, на семь бессменно на низовую службу... Там и узнаешь кузькину мать... в чём она ходит... Кабала заведомо воровская... нече говорить... А со старика ватажника опять же не сорвать щетинки — нельзя... обидно будет...» — рассчитывал в мыслях своих делец и затем обратился к Субботе, ожидавшему обещанного дружеского совета:
— Я велю старику явить кабалу безотменно в Новагороде и к нам... ты не перечь. Тут, наклонив к себе голову Субботы, советчик и в ухо ему шепнул: — Там мы старого чёрта скрутим, а тебя высвободим... как есть. А ты по те места не упрямься. А ватажнику накажу я в город идти и стать у нас в приказе в неделю, на крайний срок... А теперя ты, дружок, попомни просьбу нашу и уважь...
Движением пальцев он докончил смысл услуги, ожидаемой от Субботы за благодарность, и махнул ему рукою, чтобы вышел, когда из двери просунулась в избу голова старого ватажника.
Старик внёс на широкой доске, покрытой полотенцами, обильную закуску, где фляги с настойками занимали не последнее место между блюдцами с рыбкой, грибками, блинцами, икоркой и хворостом.
— Ужо, милость твоя, как подкрепишься, мы те удальство Субботино покажем. А Михайлы Иванычи и Марьи Ивановны сослужат служебку на отличку: я им пенничку волью в питьецо.
— А насчёт малого не сумневайся, старина. Я его в чувствие привёл и всё... как есть, наказал из послушанья твоего не выходить. А кабалу ты непременно яви нам в городе, в приказе, неделю с днём преминувши, не больше. Там мы тебе его прикрепим надёжно... А как нам привезёшь — смотри, чтобы чего самому на ся не всклепать, коли упрётся, что рука не приложена да что он... сын боярский!
Умиротворив по наружности обе стороны, находчивый дьяк получил желаемое удовольствие — и, схватившись за бока, не переставал заливаться самым заразительным смехом во всё время представления. Удаль двуногого соперника косматых обитателей леса вырывала не раз крики одобренья дьяка, но раз принятое решение осталось во всей своей силе. С приездом в Новагород опытного кривителя весов правосудия сделаны надлежащие приготовления и приняты надёжные меры, чтобы ни старик ватажник, ни плясун Суббота не избежали расставленных для них дьячьими руками силков.