— Не верьте, пожалуй... Покаетесь опосля, как хвостик покажет Москве да Литве передастся Новгород...
— Болтун, брат, ты безмозглый, хватил из братинки больше надлежащего, и лепечет язык сам ты не ведаешь что!.. — ввернул в свою очередь Басманов, сочувственно взглянув на Малюту.
А ватажник, глазом не моргнув, на своём стоит:
— Увидите!.. Спохватитесь, да поздно будет!
Басманов встал и медленно пошёл вдоль комнаты своей, заложив руки за спину. Пройдя раза три, он остановился перед ватажником и, смотря ему в глаза, спросил:
— Кто же тебе поведал о предательстве Новгорода?
— Я вам не скажу кто, а государю сам представлю очевидца, при котором всё сделалось, и он улику даст такую, что виноватые должны будут сознаться.
— Давай же твоего очевидца, я его расспрошу сам, а государю до расспроса доложить ни за что не решусь.
— Изволь, государь, ин быть по-твоему... Приведу с очей на очи.
— Веди скорее ко мне сюда!
Говоря эти слова, Малюта с ватажником вышли. Басманов остался сидеть, невольно поддавшись страху, когда в мыслях его встал непрошеный призрак царского подозрения, возбуждаемого легко всяким намёком на умолчание. Малюта был мастер играть на этом инструменте. Он уже явно вредил Басманову, давно перестав действовать с ним заодно.
«Надо предупредить державного на всякий случай!» — решил Алексей Данилович, идя на ночлег в опочивальню.
Суббота между тем, в один день с царской милостью, его не порадовавшей, получил неприятность со жгучею болью, заставившую облиться кровью сердце.
После чаши царской конюший немедленно нарядил нового стремянного к государевой опочивальне для выполнения приказаний, какие могут отдаваться.
Новые товарищи холодно встретили вступление в их среду найденного царскою милостью.
Присел Суббота на лавку и поднял волоковое окно, желая освежиться прохладой осеннего вечера. Устремив глаза во мрак, он мало-помалу начал различать предметы сперва не ясно, а потом, освоившись с темью, более отчётливо. Вот он приметил суетливость у въезда в главные ворота, по сторонам которых, за будками, горели бочки, резко выделяя будки и стражников, окруживших какой-то поезд с вьюками, заводными лошадьми и прикрытием из полутора десятка стрельцов. Поезд этот остановили стражники вечера ради — и никак не позволяли въезжать на дворцовый двор. Поднялся шум.
— Поди, Суббота, узнай, что там! — приказал отрывисто, появившись в дверях внутреннего перехода, сам конюший.
Молча вышел новый стремянной и пошёл к воротам. Воротился и рапортует:
— По царскому указу прибыл в слободу гонец кромский, везя спешно ханского посланца. Наказа же о пропуске, да ещё ночью, не дано страже — та и не впускает прибывших.
— Пустить — пустим, нельзя. Ужо доложу: что прикажет государь. Возьми гонца и посланца хоть к себе и будь с ними до призову.
Стремянной буквально исполнил и это поручение.
Вошли гости в келью Осётра Субботы и расположились, сбросив лишнее бремя с себя.
Татарин уселся на коврике. Русский гонец, перекрестившись, сел за стол. При свете тонкой свечи из жёлтого воска гость и хозяин невольно вздрогнули, встретившись глазами.
— Дядя Истома, ты это?
— Никак, впрямь с того света, что ль, воротился, Суббота мой? — разом вскрикнули, узнав друг друга, дядя и племянник.
— На том свете не привелось ещё быть, а, надо быть, скоро туда угожу, — мрачно отозвался Суббота. — Ты, дядя, как с татарином-от снюхался?
— С отцом твоим, не к ночи — ко дню будь помянут, в Крым нарядили нас, уже, никак, в четвёртые. Живали допрежь мы и обыркались... Все порядки знаем, ну и послали опять... Родитель твой на самый Вознесеньев день от трясовицы тамошней Богу душеньку отдал, вот и правлю теперь я один дело, посланца везу... Даст ли Бог голову сносить ещё раз, как пошлют!.. Хан зло имеет на государя, на весну всенепременно за Окой явится, турки там теперя под Астраханью... Вот что о себе скажу... А всё сам смотрю да не верю: впрямь ли в живых это ты, Суббота?.. Схож, неча молвить, только постарше, да злости такой допрежь не было в обличии, а то совсем племянник!.. Кудерцы также вьются, ус велик стал... а глазищи... Не смотри на меня таким волком!.. Я не ворог, коли родня подлинно... Куда только ты сгинул, голубчик, с самого того дня, как Нечайка со Змеевым художество над отцом учинили?.. Да, вспомнил, ещё раз показался и пропал опять.