Хозяин отведал щей, с отвращением сплюнул.
— Кто стряпал?
Дворовой съёжился, ожидая удара.
— Так-то потчуете бояр!
Сжав кулаки, возбуждённо вышел из терема, изо всех сил хлопнув дверью.
В сенях он сразу изменился. Гнев исчез с лица. Блудливыми мышатами выглянули из узких щёлок серые глаза. Пальцем поманил холопа.
— Мирошку!
Холоп метнулся по лестнице вниз.
Боярин прислушался к шуму, долетавшему из терема, перекосил лицо.
— Погоди ужо, пёс поганый! Попируешь!
Неслышно вошёл в сени Мирошка, поклонился в пояс.
Василий Артемьевич прищурился. Приказчик тряхнул русою копной волос, пальцем вытер губы, склонился низко.
— Можешь единым духом?
— Коль твоя воля, могу.
Курлятев наклонился к уху Мирошки, что-то быстро, захлёбываясь, зашептал.
Едва боярин кончил, приказчик подобострастно улыбнулся и тотчас же неслышно исчез.
Василий Артемьевич неторопливо пошёл к гостям.
— Разладились смерды мои. Воли много. Плеть, видно, коротка.
Погрозился.
— Ужо проведают, как потчевать бояр. — И приветливо добавил: — А ковши-то пусты. Аль недохват вина?
Налил всем, поклонился Лупатову.
— Отведай, сосед.
Заставил выпить до дна.
В углу у двора Мирошка торопил ловчих; оглядел хозяйским глазом коней.
— Будет чесаться. Садись. Готово.
Пересчитал людей, трижды перекрестился.
— С Богом!
Один за другим, шагом выехали со двора. За пустырём поравнялись, построились. Приказчик махнул рукой. Пришпорили коней, помчались.
За лесом показалась убогая деревушка и на пригорке — лупатовская усадебка.
ГЛАВА II
Никишка сидел в углу заброшенного, полуразрушенного амбара, на чурке, перед чучелом вороны. Было тихо. Сквозь щели балок лениво просачивался серый полусвет. Пахло мохом, грибною сыростью и прелой кожей.
Никишка что-то строго обдумывал. Взгляд его застыл на распростёртом вороньем крыле. Изредка он чертил в воздухе тонкими пальцами, и тогда быстро шевелились сухие губы, а лицо болезненно вытягивалось и стыло. Привычным движением руки он достал с самодельного станка бечёвку, перевязанную в равных промежутках узелками, и уголёк. Приложив бечеву к крылу, отсчитал пять узелков, измерил длину чучела, сложил бечеву вдвое. Снова быстро зашевелил губами, что-то высчитывая. Наконец раздумчиво поднялся, крестиками отметил на стене результаты вычислений, остановился перед рогожей, прибитой к поперечному бревну у потолка.
На рогоже был набросан углём остов большой странной птицы. Сосредоточенно оглядев набросок, перевёл взгляд на крестики, стукнул себя по лбу ладонью.
— Ах, сусло те в щи! Хвост к чему я прикидывал?
Поплевал на руку, стёр со стены два креста, подчистил на рогоже брюшко птицы, удовлетворённо вздохнул.
— Теперь-ка поглазеем.
Уверенно подошёл к качалке, подхватил со станка ворону.
— Наперво, миляга, ты полетай. — И, подмигнув добродушно чучелу, приладил её к палке.
Откинув коротким броском упавшую на глаза льняную прядь волос, легко вскочил на качалку, вытянулся горизонтально, взлетел. Захватило дух. В первое мгновенье ему показалось, что он летит с головокружительною быстротою куда-то вниз, пальцы судорожно вцепились в верёвки. Он раскрыл глаза, разжал пальцы, нашёл центр тяжести тела, плавно заколыхался. На впалых щеках его играл румянец и ярко вспыхивали зрачки серых глаз. Никишка раскачивался всё сильнее, порывисто взмахивал руками, точно оторвавшись от земли, забирал далеко высоту.
— Ужо поглазеем!
Легко спрыгнул с качалки, достал из-под станка модель. Бечёвкой измерил части, остро вскидывал глазами на рогожу, долго вертел в руках чучело.
— Всё тело обмерить, а там серёдку сыскать. Чтобы можно человеку качаться и не падать.
Быстро зашагал по амбару, остановился подле чучела.
— А заместо рук приладить крылья.
Уверенно разобрал модель птицы с человеческим туловищем и огромными крыльями, подрезал планки, пересчитал перья в хвосте.
Прежде чем собрать части, присел на чурку передохнуть. Тоненькими лучиками избороздился откинутый лоб, плотно сомкнулись губы. Пальцы безотчётно нащупывали светлый, едва пробивающийся пушок на подбородке. Взгляд мечтательно скользил по рогоже.
Чёрная птица странно колыхалась, как будто устало дышала, вдруг расправила крылья, отделилась от рогожи.
Никишка удивлённо вгляделся, по лицу скользила блаженная улыбка.