— Погань, своею пёсьею кровью всего измазал!
Пошёл торопливо к отряду.
Под конвоем ловчих из деревни Лупатовой угнали всех молодых крестьян.
Впереди отряда скакал Мирошка. К крупу его лошади привязали Ивашку и Фиму.
В тереме Курлятева стоял пьяный гул. Бояре давно позабыли про испорченные часы и про недомолвку хозяина со страдниковым сыном. Василий Артемьевич усиленно потчевал гостей и больше всех веселился. Но в то же время взор его ни на мгновенье не отрывался от окна. Наконец в чуть приоткрытую дверь просунулась голова Мирошки, Курлятев подозвал его. Приказчик вошёл на носках, стал за спиною боярина, низко кланяясь, торопливо шепнул:
— Готово. В конюшне запер.
И растянул лицо в угодливой улыбке, Василий Артемьевич встал. Заложив руки в бока, он злорадно поглядел на Лупатова.
— Эй, ты, соседушка!
Лупатов оставил свой ковш, заплетающимся языком попросил:
— Избавь. Сыт я и пьян.
Боярин затрясся от смеха.
— А пьян, так и пожаловал бы отсыпаться на псарню.
Гость тяжело поднялся, позеленел.
— Боя-рин!
Покачиваясь, пошёл к двери, обмерил хозяина злым, вызывающим взглядом.
— Не моги и имени моего ведать отселе.
Василий Артемьевич шепнул что-то Мирошке, подошёл к Лупатову. Бояре притихли, чуя беду.
— Уж и горяч ты. Ежели обидел — прощенья просим.
Сосед тяжело вздохнул.
— Без меры обижаешь, боярин.
И нехотя сел на край стола.
Мирошка неслышно исчез.
Василий Артемьевич взял часы.
— Эх, ежели бы умельца прислал!
И, обнимая Лупатова:
— Прислал бы. Для дружбы ради. Штука-то уж больно диковинная.
Тот не ответил, уставился осоловело в пустой ковш.
— Ну, да я не неволю. Как милость твоя.
Хлопнул в ладоши.
Тотчас же в открытую дверь Мирошка втолкнул Никишку. Холоп оторопел, попятился к выходу. Увидев хозяина, упал ему в ноги.
— Угнали нас боярские ловчие!
Курлятев взял со столика часы, передал приказчику.
— Отдай умельцу. Да чтоб приладил как раз!
Мирошка отвесил поклон, схватил за ворот холопа, выволок в сени.
Лупатов сразу отрезвел. Он несколько мгновений не мог произнести ни звука. Наконец, через силу поднявшись, близко наклонился к лицу хозяина.
— Разбой?..
Сжал кулаки, выкрикнул уже полным голосом:
— Денной разбой! Басурман!
Василий Артемьевич хохотал. Гости, потупясь, молчали.
— Отдай людишек моих! Басурман!
Курлятев упал на лавку, сжимая ладонями трясущийся жирный живот.
— И весь-то род твой басурманов! Кой ты есть князь! — крикнул Лупатов.
Боярин через силу достал кошелёк, высыпал на стол серебро.
— Бери за людишек. Нам дарственных от страдникова отродья не надо.
Сумской одобрительно покачал головой. Бояре повеселели.
— Гоже, Артемьич. Вот это по-княжьи.
И набросились на Лупатова.
— А ты не беленись, коли с тобой по-соседски.
Лупатов выскочил в сени, бил себя исступлённо в грудь кулаком, тупо выкрикивал одно и то же:
— Пёс! Басурман!
Вернулся в терем.
— Вот тебе мошна твоя! Тьфу!
Сумской подталкивал соседей.
— Спеси-то! И не подумаешь.
Курлятев задыхался от смеха.
Лупатов вышел, изо всех сил хлопнул дверью.
— Прощенья просим, — донеслось дружно из терема. Постоял у выхода на двор, вдруг решительно вернулся, сгрёб серебро, сунул в карман.
— Не оставлю псу кровных своих.
ГЛАВА III
Вечером лупатовских крестьян согнали в людскую. Подьячий долго что-то писал, перешёптывался с Мирошкой, тыкал гусиным пером поочерёдно в угрюмо притихших холопов.
— Имя!
Переписав всех, торжественно поднял руку, помахал пергаментом, гнусаво прочёл:
— Се аз, Трифонов сын Ивашка, Данилов сын Феодор, Егорьев сын Фрол...
Зачастил быстро и неразборчиво, точно читал Псалтырь. Потом протянул нараспев:
— Дали есьмы на себя сию запись...
Покрутил носом, строго уставился перед собой, снова трескуче рассыпался поток слов. И под конец густою октавою:
— ...А и крепки мы за боярином, князем Василием Артемьевичем Курлятевым, по смерть свою...
Ивашка шагнул вперёд.
— Дозволь молвить.
— Угу.
Вызывающе взглянул Ивашка на подьячего, резко повернулся к Мирошке.
— Нету на то нашей воли к боярину в кабалу идти!
Пленные глухо поддержали его.