Подьячий добродушно улыбнулся, поводил пером перед носом Ивашки, отеческим голосом объявил:
— Отселе, разумейте, крепки вы за боярином, князем Курлятевым. А подписом сию грамоту скрепит Мирон, сын Евтихиев.
Приказчик согнулся над пергаментом, надул щёки, неверной рукой вывел большой, кривобокий крест, кивнул доезжачему в сторону Ивашки и двух парней:
— Псари!
И, не обращая внимания на доносящиеся из сеней протестующие крики Ивашки, деловито приступил к распределению обязанностей между другими крестьянами.
Никишка стоял у двери, скрестив руки на груди, и покорно ждал своей участи. Приказчик подошёл к нему вплотную, двумя пальцами приподнял подбородок.
— Аль по-ивашкиному норовишь зубы скалить?
Подмигнул подьячему, мазнул потной ладонью по вытянутому лицу.
— Умелец!
И угрожающе:
— Ежели к завтрему не наладишь диковинку, на псарню отправлю.
Уже спала усадьба, когда Мирошка постучался в опочивальню Василия Артемьевича. Боярин на коленях молился перед вделанной в сверкающие ризы иконой Христа. Приказчик прислушался, чуть приоткрыл тяжёлую дверь. Хозяин услышал стук, но не обернулся, молитвенно уставился в образ, благоговейно шептал слова молитвы. Мирошка переступил порог, выжидающе застыл. Как только Курлятев поднялся, отвесил низкий поклон, на лице выдавил таинственную усмешку.
— Не про всех лупатовских ведомо тебе, боярин-князь.
Василий Артемьевич любопытно насторожился.
— Наши девки и постелю постлать не умеют.
Неожиданно стукнул себя в грудь кулаком.
— За добро и милость твою верой служу тебе.
— Да ты допрежь про дело сказывай.
Приказчик причмокнул.
— Пригнал я с народом девку Фимку. Жалеючи взял. Не пропадать же ей у страдникова сына Лупатова.
У боярина задёргалась нижняя губа.
— Приведи ко мне постелю стелить.
Бочком вышел Мирошка из опочивальни, на ходу отвешивал поклон за поклоном. Через сени пробрался он к каморке под лестницей, отпер замок. На земле, разметавшись, спала Фима. Ткнул небольно ногой в живот, девушка что-то пробормотала невнятно, повернулась со вздохом к стене.
— Эй, ты, боярышня!
Схватил за косу, приподнял. Девушка вскрикнула, испуганно вгляделась в тьму.
— Нишкни.
Вытащил из каморки, не выпуская косы, поволок через сени.
У опочивальни задержался, вразумительно шепнул в лицо:
— Приставлена ты в постельничьи к боярину-князю.
И втолкнул её в дверь.
Курлятев оправил лампаду, чтобы было Светлей, деловито уставился в Фиму.
— Пройдись-ка.
Сутулясь, робко шагнула.
— Ты голову выше, аль не ведаешь, как боярину девки кажут себя.
Поднялся с лавки, обошёл вокруг девушки, пощупал плечи, сладко вздохнул.
— Стели!
Опустился на край постели. Заплывшие глаза плотоядно ощупывали упругий стан, по углам губ сочилась пена. Резко вдруг обнял, привлёк к себе. Фима рванулась, вскрикнула, боярин зажал рот рукой, обдал слюной.
— Псам на поживу бросить велю!
По-звериному рванул на ней рубаху...
Белёсой мутью заволокло окно опочивальни. На боярской постели, собравшись в комочек, билась в неслышных рыданиях Фима.
Курлятев устало поднялся, разморённою походкою подошёл к образу. Сложив смиренно на груди руки, коротко помолился на сон грядущий.
Со двора едва слышно доносились голоса проснувшейся дворни.
Фиму отдали в сенные девушки к боярыне. Её обязанностью было одевать боярышню, прибирать терем и помогать боярыне за пяльцами. Обедать она уходила с другими девушками в людскую.
Изредка в людскую забегал торопливо Мирошка, многозначительно подмигивал девушке и тихо, но так, чтобы было всем слышно, приказывал:
— Нынче тебе черёд боярину постелю стелить.
Валилась из рук ложка, смертельной бледностью покрывалось лицо. В стекленеющих глазах стыли отвращение и ужас. Приказчик потирал руки и хихикал.
— От счастья сама не своя, ополоумела. — И с поддельным вздохом продолжал: — И то, после боярской подушки не спится, поди, на рогоже.
Едва сдерживаясь, чтобы не броситься на приказчика, Фима вскакивала из-за стола, убегала.
С Никишкой она ещё ни разу не встретилась, но знала, что после удачной починки часов Курлятев оставил его в угловом тереме при себе.
В Ильин день боярыня отпустила девушек от себя. Фима незаметно отстала от подруг, собравшихся за околицей у качелей, ушла далеко на луг.
Её увидела из окна горбунья, шутиха боярыни.