Иоанн долго бил поклон за поклоном, закатывая глаза, сквозь тоскующие вздохи набожно ронял слова молитв. Наконец он поднял голову, властно взмахнул рукой. Басманов не спускал глаз с царя, напряжённо ждал привычного жеста. Ловким движением подхватил посох, стоявший у стены, вложил его в руку царя. Грозный, опираясь на плечи Федьки и Вяземского, кряхтя, уселся в кресло, широко раскинул ноги.
Лупатов на животе подался вперёд, обхватил царский сапог, приник к нему.
— Встань. И воздай лобзание Отцу Бессмертному.
Впился взглядом в образ Саваофа, перекрестился.
Лупатов отполз к иконе, поцеловал край рамы, поспешно вернулся.
Царь покрутил двумя пальцами бороду, стараясь не выдать любопытства, откинулся на спинку кресла, равнодушно приказал:
— Сказывай про боярина-князя.
Согнувшись до земли, на коленях, слёзно жаловался Лупатов. И под конец не выдержал, стукнул себя в грудь кулаком, почти выкрикнул то, чему научили его опричники:
— А тебя, великий князь, хулит и поносит. Я-де сам, по роду древнему, не ниже Рюрикова отродья!
Иоанн привскочил, в судорожной гримасе перекосилось лицо, изо всех сил взмахнул посохом, глубоко вонзился острый наконечник в резную лапу, поддерживавшую алтарь.
— Молчи!
Он трясся от душившего его гнева, на шее взбухли синие желваки.
— Смерды! Псы! Молчи! Молчите!
Бессильно упал в кресло, сжал больно рукой виски.
— Пить!
Священник бросился к чаше, наполнил её вином, поднёс царю.
Хлебнул, закашлялся.
— Воды!
Залпом выпил огромный ковш, рукавом вытер губы, посохом дотронулся до растерявшегося Лупатова, расслабленно выдавил:
— Так не ниже Рюри...
Не договорил, брызнул слюной, выкатившимися глазами огляделся вокруг.
— Ке-ларь!
Вяземский уже стоял наготове с царской шубой в руках.
На паперти толпились бояре. В ограде церкви, точно каменные изваяния, застыли верховые.
— Царь идёт. Царь!
Толпа упала на колени.
Иоанн шёл, тяжело опираясь на плечо Федьки, чётко выстукивал посохом о каменные плиты. На паперти окинул пытливо коленопреклонённых, взор остановился на одном из опричников.
— Друцкой!
Опричник вскочил с колен, вытянулся перед царём.
Грозный прищурился.
— Поскачешь к боярину-князю Курлятеву.
Перевёл дух, губы скривились в ядовитую усмешку.
— Показал бы он нам милость, пожаловал бы к нам на двор.
Уставился хищно на опричника.
Друцкой понял, чего хочет царь, приложился к подставленной руке, исчез.
Малюта увидел Грозного со звонницы, рванул верёвки, оглушительный перезвон резнул воздух.
Иоанн, окружённый толпою опричников, направился к трапезной. У крыльца он остановился, поманил к себе Лупатова.
— Нынче со мною потрапезуешь.
Лупатов ошалело уставился на царя. Вяземский пригнул его голову.
Грозный милостиво протянул свою руку для поцелуя. Боярин ткнулся в перстень губами.
ГЛАВА V
Ивашка возбуждённо вышагивал по чулану.
— Как знаете сами, а я надумал: нынче ночью с Фролом и Федькой в казаки уходим.
Никишка испытующе глядел на Фиму. Девушка молчала. Псарь презрительно сплюнул.
— Аль слаже в боярских холопьях?
Пальцы Никишки сжались в кулак.
— Ежели обо мне сказ, я не замешкаюсь.
Он хотел ещё что-то прибавить, — запнулся, отвёл в сторону взгляд. Фима решительно поднялась.
— И весь тут сговор: куда ты с Никишкою, туда дорога и мне.
Ивашка приятельски хлопнул изо всех сил сестру по спине, по лицу пробежала лукаво-снисходительная улыбка.
— Как в Чёрный Яр придём, так и скрутим вас.
Фима стыдливо закрыла лицо.
— Венчать будет Федька, а я — вокруг сосны ботожком прогоню.
— Вон оно где, соколики, сумерничают!
На пороге остановился Мирошка.
— А мы-то по всем лугам обыскались.
И, кривляясь, он поклонился до земли.
— К боярину на двор для беседы пожаловали бы.
Ивашка первый пришёл в себя, угрюмо шагнул к выходу.
— Не тебя. Больно ты псиной отдаёшь для боярской беседы.
Оттолкнул псаря, приказал дворовым увести Никишку и Фиму.
На крыльце, развалившись в резном дубовом кресле, сидел Курлятев. Из-за его спины нетерпеливо всматривалась вдаль и суетливо топталась на месте боярыня. Недоумённо жались друг к другу согнанные на двор холопы.
Сияющий Мирошка подвёл к крыльцу Никишку и Фиму, бросил их боярину под ноги.