Василий Артемьевич хлопнул в ладоши. Дворовый бросился в сени, принёс разобранные крылья, с омерзением бросил их и перекрестился.
— Приладь-ка к месту.
Никишка, ничего не понимая, собрал части, приподнял выжидающе голову.
Боярыня спряталась за сенных девушек, ожесточённо плевалась и торопливо шептала слова заговора против нечистой силы. Курлятев исподлобья взглянул на холопа.
— Для какой нужды дьявола тешишь?
Никишка простодушно улыбнулся.
— Летать хочу.
Боярин суеверно поднялся, закатил глаза.
— Яко тает воск от лица огня, тако да погибнут бесы...
И наотмашь ударил холопа по лицу.
Мирошка подскочил сзади, скрутил Никишке руки, коленом упёрся в спину, чтобы боярину удобнее было бить по выпяченной груди.
— Повтори ещё, смерд!
— Не ведаю в том колдовства, что своим умишком прикин...
Новый удар по переносице не дал ему договорить.
Боярыня, превозмогая страх, подкралась к Фиме, поманила глазами девушек.
— Рвите ногтями ей рыло.
И первая ожесточённо царапнула девушку по лицу.
Курлятев оттолкнул жену в сторону, что-то обдумав, торжественно, нараспев, приказал:
— Для-ради Бога — бить их батогами до седьмого поту.
Не глядя, указал пальцем на дрожащую Фиму.
— А блудницу после батогов в железа заковать и голодом морить, докель не издохнет.
Мирошка и ловчие набросились на приговорённых, сорвали с них одежду.
Прильнув к теремному оконцу, жадно следила боярышня за тем, как обнажённых холопов взвалили на плечи двум дворовым, связали канатами и били под счёт отца батогами.
Точно в столбняке застыл у тына Ивашка. Два псаря зорко следили за ним, боялись, что не стерпит он, бросится к своим на выручку и погибнет в неравной борьбе.
Стиснув конвульсивно зубы, Никишка молчал. Только при страшных, смертельных криках Фимы из груди его рвался надрывный хрип.
Василий Артемьевич прикрикивал на ловчих, в такт ударам хлопал в ладоши. По краям губ пенилась и сочилась слюна.
Неожиданно поднятый высоко батог застыл в руке приказчика. Боярин сердито прицыкнул, взгляд его невольно потянулся за взглядом Мирошки.
— Опричина скачет, боярин!
Вздрогнул, сразу весь съёжился, робко притих.
Всадники мчались к усадьбе.
С визгом, топча друг друга, в страхе разбежались дворовые.
Друцкой подскакал к крыльцу. Не поздоровавшись, он надменно уставился на хозяина.
— Пошто, боярин, людишек казнишь?
Вытянулся перед опричником, одёрнул кафтан.
— С нечистым спознался. На крыльях летит.
— А девка?
Зло сверкнули глаза.
— Блудница девка.
Друцкой спрыгнул с коня, любопытно склонился над крыльями. Опричники столпились подле него.
— Так сказываешь, на крыльях летит?
Утвердительно мотнул головой.
— А ведомо ли тебе, боярин, что такие дела в приказ сдают?
И, меняя презрительный тон на властный, к дворовым:
— Заковать их в железа.
Не спеша поднялся с частью опричников на крыльцо.
— Принимай, князь, проезжих.
Василий Артемьевич почтительным жестом, стараясь сохранить в то же время достоинство, пригласил в дом незваных гостей.
Арестованных приковали цепями к стенам, одного перед другим.
Спускалась ночь. Лес заволокло тяжёлою бурою пеленой. Неожиданными порывами из чернеющего вдали провала у дороги взметался ветер, комкал и рвал студенистые глыбы тумана. На мгновение ветер обнажал встревоженно вздрагивающие старые сосны. Воровским посвистом резал нахохлившуюся даль и уже неслышно полз по земле к ощерившемуся оврагу.
По обочине дороги на четвереньках крался с двумя парнями Ивашка. Изредка он решительно вскакивал, умоляюще прикладывал руки к груди.
— Перегодили б немного. Авось выручить можно.
Псари сердито тащили его за собой.
— Выручишь при опричине! Зря себя и их загубим.
И с дружеским участием:
— Ужо придём на Чёрный Яр, порассудим. Авось подмогнут-то свои.
Покорно стихал, снова неслышно полз. В лесу беглецы присели передохнуть. Ивашка понуро сидел, пальцы нервно мяли пожелтевший колючий репейник.
— Братцы, а братцы!
— Небось опять про Никишку?
— Попытались бы. Негоже так-то.
Но тут же сам безнадёжно махнул рукой, встал суетливо.
— Коли в путь, так в путь!
Гуськом двинулись по нелюдным тропинкам, пропали во мраке.