— Гад. Не поперхнётся!
Обваренный заорал благим матом, забился под стол.
Иоанн спокойно взял кость из миски, аппетитно глодал её; кусочки капусты, мясной мозг, мутная жижа щей размазались по бороде, усам и лицу. Он, жадно и громко высасывая, глодал кость.
Послушники налили в ковши вина.
Лупатов быстро захмелел, полез с поцелуями к Друцкому. Василий Артемьевич мрачно уставился в миску. Его обрюзглое лицо изрылось серыми лучиками, сжатые страдальчески губы вздрагивали и слюнявились.
Царь допил свой ковш, подмигнул Басманову на колпак, свалившийся с головы шута.
Федька фыркнул в кулак, встал из-за стола, грациозно поднял с пола колпак.
Грозный подал рукой знак. Малюта изо всех сил застучал по столу. Мгновенно все стихли.
Басманов встал перед Василием Артемьевичем, жеманно поклонился.
— Царь и великий князь жалует тебя своим шутом.
И, приплясывая, нахлобучил на голову боярина шутовской колпак.
Курлятев съёжился под едким смешком царя, не смел шевельнуться.
— Эй, скоморохи!
Терем заполнился пронзительным визгом, звоном бубенцов, мяуканьем и собачьим лаем. Опричники захлопали в ладоши.
Незаметно для себя Иоанн в такт хлопкам задёргал плечами. Лицо его расплылось в хмельной удалой улыбке. Малюта закатил глаза так, что видны были одни белки, стал против царя с волынкою.
Гнусаво затянул, подражая слепцам. Подле него Федька на корточках подпевал тоненьким, дрожащим фальцетом.
Грозный зажмурился от удовольствия, потрепал Скуратова по плечу.
— За потеху, убогие, и мы потехой уважим.
Окликнул дружелюбно Курлятева:
— Что, соколик, притих?
Боярин, пошатываясь, встал.
— Подойди, соколик, не обессудь Рюриковича. — И сквозь сжатые зубы ехидно добавил:— Попляши.
Вяземский хлопнул боярина по животу, схватил за руку, откинул от себя.
Курлятев неуклюже закружился по терему. Непереносимою тяжестью давил голову колпак, а звон бубенцов отзывался тяжким позором во всём существе. В бегающих глазах жутко переливались, как у загнанного человеком зверька, панический ужас и дикая ненависть. Шуты с воем и свистом вертелись вокруг него, падали под ноги, карабкались на плечи, царапались и кусались.
А плечи Иоанна подёргивались всё быстрей, задорней, ноги выстукивали уже частую дробь. Малюта ревел хриплым басом, нёсся с Басмановым по комнате в бешеной пляске.
Царь вскочил, ухарски тряхнул головой.
— Эй, жги-говори, приговаривай!
Василий Артемьевич остановился как заворожённый, не сводил глаз с Иоанна. Не соображая, помимо воли, он стал повторять каждое движение и жесты разгулявшегося пьяного царя.
Быстрей и задорней выстукивали частую дробь ноги Грозного.
Всё тело ходило и дёргалось.
— Испить!
На ходу подхватил ковш, залпом опорожнил его, бросил под потолок.
— Эй, жги-говори, приговар...
Оборвался. Смылась с лица удаль. Один глаз закрылся, другой жутко блеснул.
— Царскую пляску, смерд, перешучиваешь!
Правая щека взбухла, посерела, покрылась пупырышками, как у утопленника. Пальцы корчились и посинели у ногтей. Тяжёлой волной поднимался от сердца гнев.
— Убрать!
Схватил жбан, неистово стучал им о стол, надрываясь, исступлённо ревел:
— Убрать! Убрать! Убррра-ать!!
Малюта бросился на Курлятева, вытащил его из терема.
Грозный бессильно упал в кресло.
Басманов рукавом своего подрясника стёр с его лба проступивший обильно пот. Опричники и шуты сбились за столом.
— Келарь! — позвал расслабленно, чуть приоткрыл глаза.
Вяземский упал на колени.
— Пошто... при... тихли... все... келарь?
По тёмному лицу порхнула слабая болезненная улыбка. Вдруг вскочил, взмахнул рукой.
— Эй, жги-говори...
Жадно выпил вина.
Трапезная ожила. Басманов под шум незаметно вышел из терема, в смежной комнате обрядился в сарафан, надел кокошник. Подбоченясь по-женски, вернулся в трапезную.
Царь, увидев ряженого, затрясся от смеха. Опричники подзадоривали Басманова. Вяземский, задрав подрясник, важно ходил за ним, временами порывисто налетал и облапывал. Тогда Федька тоненько взвизгивал, кокетливо отбивался и стыдливо закрывал руками торчавшие из-под сарафана на месте грудей толщинки...
У подвала Малюта жестом отпустил стрельцов, пропустил Курлятева через кованую железную дверь в темницу. Василий Артемьевич безнадёжно огляделся, пощупал впереди себя руками, опустился на солому. Его похоронила сырая мгла.