Холоп обошёл вокруг станка, ещё раз склонился над механизмом, уверенно нажал рычажок.
— Прикажи колесо вертеть.
Келарь присвистнул.
— Не вертится оно. Скоморох ты, я вижу.
Никишка раздражённо мотнул головой, ткнул в плечо приказчика, повелительно крикнул:
— Верти.
Он одной рукой поддерживал расшатавшуюся ось, другой — настойчиво тянул к себе рычаг, зорко следил за тем, как вздрагивали и отскакивали от резьбы маленького колёсика заострённые книзу колышки и бессильно вытягивалась пружина.
Наконец выпрямился, задорно уставился на келаря.
— Ан могу.
Поискал в толпе Фиму, позвал.
Опричник сердито помахал плетью перед лицом.
— И без девки управишься!
Холоп решительно отошёл от колеса. В воображении мелькнули амбар, ошейник, тяжёлая цепь, приделанная к стене, липкий мрак подземелья.
— Один не слажу с басурмановым колесом.
Келарь скривил насмешливо губы.
— Али вольготней с девкой под секиру идти? — И, подумав, продолжал:— Однако уважу. Пускай по-твоему.
Остро взглянул, погрозил пальцем.
— Ну, а ежели колесо не пойдёт, самого колесовать буду... Слышал?
И вышел, сопровождаемый стрельцами.
Никишка, посвистывая, принялся за разборку механизма.
Вечерело, когда царица подъехала к льнотрепальне. На пороге её встретил довольно ухмыляющийся келарь.
— Готово?
— Готово, царица!
Окружённый толпою рабочих, Никишка что-то оживлённо разъяснял. Неожиданно раздался громовой голос с крыльца:
— Ца-ри-ца идёт!
Все пали ниц.
Темрюковна торопливо подошла к колесу. Никишка стоял перед ней, разинув от удивления рот. Телохранитель больно ущемил его за ухо.
— На колени, смерд!
Царица повернула голову к Никишке, сочно улыбнулась.
— Ты починил?
— Я.
Вяземский заскрежетал зубами, из-за спины опричника подавал отчаянные знаки рукой, показывал вниз. Холоп жалко поморщился, поискал глазами по земле и, ничего не понимая, отступил.
Царица с любопытством наблюдала за ним.
— Покажи работу свою.
И когда колесо завертелось, захлопала весело в ладоши, наклонилась к Хаят и что-то шепнула.
Черкешенка подобострастно закивала.
Темрюковна подошла вплотную к Никишке.
— Проси награды.
Растерянно уставился в землю, не знал, что сказать.
— Сказывай, чего хочешь.
Темрюковна, видимо, любовалась Никишкой. Калач раздражённо отошёл в сторону.
— Или ничего не надо тебе?
Неожиданно выпалил:
— Дозволь на крыльях лететь.
И надул щёки.
— Чего?
Испуганно отступила, ухватила за руку опричника.
— Чего он просит?
Никишка упал на колени, прижал руки к груди, умоляюще повторил:
— Дозволь на крыльях лететь.
— Встань.
Пожала недоумённо плечами, задумалась.
— Дозволь, царица.
Рассмеялась.
— Летай.
Холоп благодарно осклабился.
— А ещё...
И прежде чем Темрюковна успела опомниться, подскочил к Фиме, вместе с девушкой на коленях подполз.
— А ещё, царица, позволь ожениться.
Пристально вгляделась в обоих, в глазах метнулись злые искорки.
— Полетишь — оженим.
И, свысока оглядев Фиму, ушла.
У коляски Калач подал руку царице, та не взглянула, оперлась на плечо Хаят.
Опричник нахмурился, отошёл.
Никишку из льнотрепальни увели на царский двор. Там, за поленницей, по приказу царицы, он устроил мастерскую.
До позднего вечера с напряжённым любопытством наблюдала Темрюковна за приготовлениями холопа. Хаят лежала у её ног, тянула заунывную восточную песенку.
Калач пришёл потайным ходом в угловую комнату, оттуда прокрался к царице, коснулся губами её смуглого затылка.
Царица недовольно вскочила, увидев опричника, без слов указала рукой на дверь.
Калач не трогался с места.
— Уйди!
Сорвала с гвоздя нагайку, размахнулась.
Хаят подползла к выходу, выглянула в сени.
— Кто-то идёт.
Калач скрылся в угловой комнате, за ним шмыгнула черкешенка.
— Уйди. Не хочет тебя больше видеть царица.
Больно сжал её руку.
— Пошто? Аль причина какая?
— Не дави, больно.
Встряхнула рукой, отступила.
— Сам причину узнай.
Калач шмыгнул в опочивальню.
— Царица!
Та стояла, прижавшись к окну, не спуская глаз с Никишки.
— Царица!
Вздрогнула Темрюковна, чуть откинула голову, не оглянулась.