— Какие-то более простые формы жизни... странные организмы, привыкшие жить там, где никто больше жить не может.
— А ещё глубже? На самой-самой глубине, какая только может быть?
— Наверное, ничего... Просто мрак.
— Просто мрак? Нет, так не бывает. Жизнь должна быть везде.
— Не могу ничего сказать, Ольга Николаевна. Человек никогда не бывал там. Мы ведь скользим по поверхности, море только приподнимает нас, как на руках, над собой, но не пускает внутрь. Увы, я видел немало людей, нашедших в его глубине лишь могилу.
— Это... страшно. Мне кажется, сейчас вы вспомнили Цусиму.
Саблин посмотрел на Ольгу очень внимательно.
— Да, вы правы.
— Зачем только люди воюют?
— Не вы первая, Ольга Николаевна, задаёте этот вопрос.
— Нет, так быть не должно. Морские воды не должны смешиваться с кровью. На кораблях надо путешествовать, а не воевать. Папа очень хотел бы, чтобы в его царствование не было ни одной войны и потом, после него, — никогда.
— Государь Николай Александрович не единственный император в мире, — вздохнул Саблин. — И, к сожалению, многие правители желают совсем другого.
Юная великая княжна посмотрела офицеру в глаза задумчивым продолжительным взглядом ...
— Мама́, — Ольга, очнувшись от воспоминаний, сама заговорила, негромко и глухо прозвучал её голос. — Сегодня в церкви, когда он приветствовал нас, я ощутила и счастье, и горе в один миг. Ведь это так странно, в один миг — да? У меня как будто внутри всё... смешалось. И потом я всё время отвлекалась во время молитвы, всё думала о нём — а это же так грешно! Я вот что решила: никогда не выйду замуж. Уйду в монастырь к тете Элле. Знаешь, мы недавно говорили с Татьяной... Она тоже хочет пожить в монастыре. Но Татьяна никогда не станет монахиней, у неё совсем иной характер.
Александра Фёдоровна вздохнула, обняла свою повзрослевшую дочь, как маленького ребёнка.
— Тебе ещё рано принимать такие решения, мой ангел. Не думаю, что матушке Елизавете придётся по нраву такая скоропалительность. И запомни: в монастырь не уходят от несчастной любви. В монастырь идут те, кого призывает Господь к Себе на особое служение. Я раньше не понимала монахов. Но годы, проведённые в России, раскрыли мне глаза на многое.
— А Элла? Разве она не из-за того, что её мужа...
— Мне всегда казалось, что это горе послужило причиной некоего прозрения для Эллы, она осознала своё истинное призвание и предназначение. У неё особый путь, Оленька.
Опечаленная Ольга ничего не ответила, только крепче прижалась к матери.
Глава шестнадцатая
СПАЛА. БОЛЕЗНЬ ЦЕСАРЕВИЧА.
1912 год
На молодых зубров не охотились, это было запрещено. Государь и сам следовал этому правилу. Охоту Николай Александрович любил; он унаследовал эту любовь от предков, и дед его, и отец охотились в Пуще. Богатства её не истощались, хотя дичи добывалось обычно немало — глухари, тетерева, зайцы, лисицы, козы, лоси, олени.
Дремучие леса окружали охотничий дом в Беловежье. Дом, где жила царская семья, был своего рода дворцом, только в охотничьем стиле: он был отделан различными породами деревьев, растущих в Пуще, причём каждая комната имела свою отделку, а столовая была украшена рогами убитых на охоте животных. Как и на яхте «Штандарт», государь, проводя время с семьёй в Беловежье, хоть и не переставал заниматься основными своими делами, но требовал от окружающих забвения придворного этикета — даже мундиры снимались, и отдыхающие, включая императора, облачались в светскую одежду, мало чем отличаясь от простых помещиков.
В этом году осень стояла тёплая, но дождливая. Слякоть, однако, настроения не портила: восьмилетний цесаревич Алексей был здоров и весел — главное, что создавало в семье радостную атмосферу. Эта осень мота бы остаться в воспоминаниях одной из лучших, как время, пропитанное тихими радостями и негасимым семейным счастьем. Беловежская пуща, охота, утренние верховые прогулки великих княжон с отцом по лесным дорогам, походы по грибы. Безмятежная гладь пруда... Но на этом-то пруду всё и случилось.