— Что с Его Высочеством? — спросил комиссар у Николая. Государь вновь подивился такому обращению и просто объяснил:
— Алексей катался на салазках с лестницы и сильно ударился. При его болезни удар повлёк за собой сильное внутреннее кровоизлияние.
— На салазках с лестницы?
— Да. Прежде он катался с ледяной горки, но её разрушили.
— Бедный ребёнок, — пробормотал Яковлев. Он казался очень озабоченным фактом болезни царского сына.
Через некоторое время уполномоченный комиссар возвратился с армейским врачом, тот подтвердил: да, Алексей Николаевич болен, причём серьёзно. Яковлев задумался.
Пьер Жильяр внимательно наблюдал за чекистом. Что-то сильно встревожило его, так что учитель даже записал в дневнике: «У нас такое ощущение, что мы оставлены всеми и оказались во власти этого человека. Неужели никто и пальцем не пошевелит, чтобы спасти царскую семью? Где же те, кто остался предан государю? Почему они медлят?»
Дурные предчувствия оправдались вскоре. Яковлев в очередной раз посетил царскую семью, при этом пожелал говорить с Николаем наедине:
— Я тоже буду присутствовать при разговоре, — тоном спокойным и вежливым, но не допускающим возражений, заявила комиссару Александра Фёдоровна. Яковлев возражать не стал.
— Вы должны знать, — начал он, — что я, как чрезвычайный уполномоченный Центрального исполнительного комитета, прибыл сюда с особым заданием. Мне поручено увезти вас, Ваше Величество, и вашу семью из Тобольска в кратчайший срок.
— Увезти? Могу ли поинтересоваться, куда? Уж не в Москву ли?
Яковлев промолчал весьма выразительно, и молчание это было истолковано Николаем как подтверждение его догадки.
— Однако, — продолжал комиссар, — я приводил к Алексею Николаевичу врача, который объяснил мне, что ребёнок болен настолько серьёзно, что перевозить его сейчас нет никакой возможности. Я созвонился с Москвой. Стало быть, вам придётся ехать со мной одному, ежели, конечно, кто-либо из дочерей не пожелает сопровождать вас. Советую поторопиться со сборами, так как отъезжаем мы, вероятно, завтра.
— Я никуда не поеду, — быстро ответил Николай.
— То есть как? — не понял чекист. — Мне кажется, что вы не должны мне возражать, Ваше Величество. Иначе возможно одно из двух: либо вместо меня пришлют другого человека, вовсе не так благосклонно, как я, к вам настроенного, либо мне придётся забыть о своём добром к вам отношении. В любом случае отказываться вы не вправе.
— Понимаю.
Яковлев поклонился супругам и вышел.
Александра Фёдоровна, стиснув пальцы, смотрела на мужа горестно и изумлённо.
— Что бы это значило, мой дорогой?
Николай с трудом сдерживал негодование.
Первая мысль была: это из-за Брестского мира. Самый большой позор России, чудовищное предательство нового правительства. Перечёркнуто всё — годы войны, множество подвигов и жертв.
Россия потеряла почти все территории, приобретённые с петровских времён. Когда бывший царь узнал об этом, он, несмотря на всю свою сдержанность, дал волю негодованию. Предатели, подлые предатели, люди без чести, без совести, без любви к Отечеству... И никогда не мог Николай без волнении думать об этом позоре.
— Думаю, всё этот несчастный, позорный Брестский мир! — воскликнул он сейчас. — Конечно же они хотят, чтобы я подписал его. Не удивлюсь, что германцы настаивают на этом. Аликс, видит Бог, я скорее отдам правую руку на отсечение! Почему я и заявил ему, что не поеду. Но моего мнения, пожалуй, никто не собирается спрашивать. Что поделаешь, мы арестанты, Солнышко. Как тяжко покидать Алексея, когда он так болен!
— Да, Ники! И мне тяжело не менее. Я поеду с тобой.
— ?!
— Неужели ты думал, что я отпущу тебя одного? Если они будут настаивать на том, чтобы ты подписал мир, а ты станешь отказываться, тебе придётся бороться, а это будет нелегко. Рядом с тобой должен быть в это время родной человек. Да и всегда жена должна быть рядом с мужем в трудную минуту, кого бы или что бы ни пришлось ей ради этого оставить.
— Но не Алексея, родная моя! — Николай был изумлён и встревожен таким неожиданным оборотом разговора. — Ты не сможешь...
— Смогу, Ники.
По-прежнему крепко любившая Ники, горячо преданная ему Аликс разрыдалась при этих словах, вспомнив полные страдания крики своего мальчика, который повторял: «Я теперь умру. И пусть я умру, я не боюсь! Даже и хорошо... Я боюсь только того, что они могут с нами сделать!» Как будто те страшные дни в Спале вернулись и оборотились чем-то ещё более страшным. И в это время необходимо оставить сына на попечение молоденьких сестёр! Государыня крепко обняла мужа, он, как всегда в тяжёлую минуту, успокаивающе провёл ладонью по шелковистым, теперь уже сильно поседевшим волосам своей Аликс. Она подняла заплаканное лицо с его плеча и посмотрела Николаю прямо в глаза. И супруги поняли, что одновременно подумали об одном и том же: наступает час свершения пророчеств...