- Р-р-тяв! Я не японская гражданка! Я р-русская подданная своих хозяев!
***
На руках у Татьяны всегда хорошо, вот только от громадного чемоданища, который у нее в руке, ужас берет. И грязища под ногами. Как же ей тяжело бедной. А этот матершинник с винтовкой, нет чтоб помочь, орет только да грозит:
- Ур-р, вот я бы тебя!..
Спокойно, Джемка, не дергайся, а то уроню.
- А ты-то! - Джемми тявкнула на Джоя, бредущего рядом, облаял бы хоть его, все равно своему хозяину не помощник. Его хозяина нес на своих мощных руках матрос Нагорный.
- Ваше Высочество, давайте помогу...
- Я те помогу, - вскинулся матершинник с винтовкой, - допрет, не убудет, свою ношу тащи, матрос тоже мне. Холуй царский.
- Я царский слуга, а вот ты - халуй, только бесовский.
- А че, с бесом оно ниче...
- Да еще и дурак.
- А если я тя пристрелю щас при попытке к бегству?
Джемми прямо-таки изошлась лаем, хозяйка, да урони, дай мне хоть за ногу его...
Хорошо было в Тобольске, куда-то теперь? Чего-то повыть охота, да хозяйка против будет. А где вторая хозяйка? Где Ольга? Девочки, р-р-тяф, не отставать...
***
Что-то сникло в нем, расхотелось отчего-то быть в этой команде охранников. И он видел, что сникло не только в нем, но и во всей команде. Неохота больше хорохориться, хамить, в туалет княжон под шуточки водить. Да и подсвечник этот отчего-то из памяти не выходит. Месяц назад было, а будто вчера. Проходу не давал этой гордячке, которая чемодан перла. А та его будто не замечала и матерщины его не слышала. И вот однажды, когда он уже совсем охамел, перед ним возник бывший Царь с бронзовым подсвечником в правой руке. Понял - еще шаг, и подсвечник обрушится на его голову. А во взгляде - ни злости, ни сердитости, будто на пса задиристого смотрит, - ну, не надоело бузить? Но шаг делать нельзя, сразу понял: этот человек, если взял подсвечник, то - шуткам места нет. Отступил и пошел, пошатываясь и поругиваясь, допивать. Вдруг остановился, обернулся. Все семейство продолжало пение перед иконами. И тут ощутил, что они не видят ничего кроме икон, и не слышат ничего, кроме собственного пения. Поглощенность молитвой абсолютна, все наполняющее дом воинственное хамство, все пакости для них - не существует. Будто невидимый бронированный колпак вокруг них от всей грязи мира. И они не стараются не видеть и не слышать окружающее зло, они - не видят и не слышат, сила невидимой брони необорима, зря старается-изгаляется его команда. А, собственно, чего вдруг пакость делать тянет? "Холуй бесовский" - вспомнилось вдруг брошенное матросом... И эта фраза впервые в жизни обрела смысл.
Он загородил ей дорогу и сказал самому себе неизвестным голосом:
- Отца позови.
Сидящая на руках Джемми внимательно оглядела старого знакомого и даже не тявкнула.
Когда появился тот, кого он звал, сказал тихо:
- Ты, это... чего не так, зла не держи, хотя чего уж. Меняют нас. Сам бы напросился, да опередили. Говорят, разжижели мы, песни ваши слушая. Ты, это, просьба у меня, подари мне тот подсвечник.
И, когда держал уже в руке его, кивнул, собираясь уходить, и тут увидел протянутую руку. Пожал ее, сглотнув слюну, и быстро ушел.
***
- Ну, а теперь-то куда? Только приживешься и опять куда-то собирают. А где Джой? Его хозяин, постанывая, сидел на руках у отца и ничего не ответил. С каждым днем ему становилось все хуже, и давно уже Джойка не прыгал к его вытянутой руке.
- А вот этот горбоносый мне совсем не нравится, р-р-тяф.
- Спокойно, Джемка, не дрожи, все будет хорошо.
- Не-нет, что-то не хорошо, что за железка в руке у этого горбоносого? А ну, пусти. И Джемми, неумелым прыжком ринулась на горбоносого. Декоративная японочка, верная русская подданная своих хозяев, рванулась загораживать их собой, принимая на себя первую пулю.
***
- Ну что, Джоечка, все возвращается на круги своя, старичок. - Белобородый человек в рясе гладил его по спине, тот блаженно урчал, - оба мы англичанина и оба снова в Англии, а я еще теперь и православный архимандрит Николай. Предрек бы мне кто такое тогда, когда я твоему хозяину в Царском Селе английский преподавал, - разве б поверил бы. Что хвостом крутишь, дню радуешься? Я тоже. Сейчас начнут собираться наши мрачные гости. Еще какой-то будет особый, записку вон прислал.
Все собравшиеся стояли, и каждый по-особому смотрел на подсвечник с горящими свечами, стоящий на столе. Тот, кто его принес, сказал:
- Ношу в себе столько лет прощальный его взгляд и не могу, хоть ты что, воспринимать этот день как траурный, хоть это день их расстрела.
- Замечательно! - воскликнул архимандрит Николай, - и только так! А то давайте, мол, без чоканья, за упокой... вон, глядите, старик Джой нас умнее.