— Не говоришь, а выпускаешь способных артистов на грошовые оклады.
— Вашему величеству благоугодно было разом увеличить оклад молодой артистки Асенковой. Я же обязан подчиняться закону и соображаться с существующими окладами.
— Да если эти твои соображения не имеют смысла?
— От воли вашего величества зависит изменить их коренным образом.
— Об этом мы поговорим в ближайшем будущем, а теперь разузнай мне хорошенько, кто эта Асенкова, откуда она, кто поместил ее в школу и что ее ждет впереди.
— Я и так все знаю, ваше величество, — ответил ловкий министр, действительно в течение утра успевший собрать все нужные справки.
Характер государя был хорошо известен ему. Волконский знал, что император Николай Павлович не любит ничего откладывать в долгий ящик, и явился на доклад уже снабженный всеми нужными сведениями.
— Из каких она? — спросил государь, не глядя на князя Волконского, потому что, как человек исключительно умный и справедливый, стеснялся и стыдился своих слабостей.
— Она родом мещанка, ваше величество, — ответил министр, — в театральное училище ее поместила старушка мать. Это бедная женщина, призреваемая в одной из столичных богаделен.
— Так что дочь и жить при ней не может?
— Никак нет, ваше величество. Ей дано временное помещение при училище. Я предвидел, что она быстро выдвинется и станет получать такое жалованье, что будет иметь возможность самостоятельно устроиться вместе с матерью.
— Это хорошо, — одобрил государь. — У нее в репертуаре несколько таких удачных ролей, как ее первая?
— Не могу доложить вашему величеству! Пока одна только эта, и та досталась ей случайно.
— Как же ты говоришь, что предвидел ее быстрый успех?
— И не ошибся, как вы сами изволите видеть. Но сразу взять роли у артисток, чтобы отдать их начинающим было нельзя. Все должно идти последовательно.
— Да, да, ты, пожалуй, прав!
В дверь раздался легкий стук, и после разрешения, данного государем, показалась сутуловатая и некрасивая фигура великого князя Михаила Павловича.
Известно, что великий князь был настолько же некрасив, насколько его два старших брата были обаятельно красивы! С императором Николаем, которого великий князь буквально боготворил, он составлял разительный контраст. Но это не мешало примерной дружбе обоих августейших братьев. Великий князь Михаил любовался братом и часто, смеясь, говорил своей жене, что она судьбою застрахована ото всякой ревности, потому что если он способен влюбиться, то единственно только в своего старшего брата.
На этот раз великий князь Михаил Павлович вошел явно чем-то недовольный. Государь сразу заметил это.
— Что ты как туча? — рассмеялся он, целуясь с братом по обычаю, усвоенному с детства. — Кто тебя рассердил?
— Никто, — ответил великий князь.
— Ну, полно! Знаю я тебя, привык читать на твоем достаточно выразительном лице, когда ты кем-нибудь или чем-либо недоволен. Наверно, опять твой фаворит Булгаков какую-нибудь дерзкую штуку выкинул?
— Во-первых, он вовсе не мой фаворит, и это ясно доказывается тем что я намереваюсь сослать его в армию.
— Давно уже ты намереваешься сделать это, Миша, но до сих пор тебе никак не удается привести это намерение в исполнение.
— На этот раз удастся. Но речь идет вовсе не о Булгакове, а о твоем министре двора, — произнес великий князь, бросая гневный взор в сторону князя Волконского.
Государь рассмеялся.
— О моем министре двора? Да вот оно, мое министерство. Возьми его и расправься с ним как знаешь!
— Чем я имел несчастье прогневать ваше императорское высочество? — смиренно и раболепно откликнулся князь Петр Михайлович.
Он знал, что великий князь шутить не любит и что на своего державного брата он имеет очень большое влияние.
В великом князе Михаиле равно заискивали и те, кто любил его, и те, кто ему вовсе не сочувствовал. Он сам хорошо знал это и довольно бесцеремонно обходился с теми, к кому не благоволил. Так и в данном случае он вовсе не ответил министру двора. Тот повторил свой покорный и вкрадчивый вопрос.
— Вы тем не угодили мне, князь, — ответил Михаил Павлович, — что опять нарядили свою какую-то там корифейку в мундир моей гвардии! Гвардейский мундир — не клоунский колпак, чтобы напяливать его на всех в угоду публике.
— Ты это о вчерашнем спектакле говоришь? — спросил государь, слегка сдвинув брови.
— Да, о вчерашнем! — смело ответил великий князь.
— Но ты в театре не был.
— Нет, не был, но выслушал подробный отчет о нем и знаю, что какая-то там вертушка со школьной скамьи паясничала в гусарском мундире и щеголяла каким-то кукольным ментиком.