На великого князя старуха взглянула, как на старого знакомого, и почтительно, но почти дружески поклонилась ему. Все ее внимание было сосредоточено на особе государя. Она видела и замечала недовольное выражение на его лице, но это, видимо, нисколько не пугало ее.
Она прошла в комнату и пригласила своих высоких гостей присесть.
— С вашим величеством я хотела бы одна, с глазу на глаз, поговорить! — смело заметила гадалка, бросая бесцеремонный взгляд в сторону великого князя.
Он поднялся с места.
— Останься! — сказал государь. — Вздор! От тебя у меня тайн нет!
— Неправда, есть тайна! — серьезно и строго сказала старая сивилла. — И этой тайны я хочу коснуться для того, чтобы ваше величество перестали держать в уме своем подозрение против лица, ни в чем не повинного. Я вашего министра не видала ни разу, и дай Бог, чтобы он ко мне не приходил и меня ни о чем не спрашивал.
— Почему так? Разве ему предстоит какое-нибудь особое несчастье?
— Да, предстоит, — ответила цыганка.
— Какое? Служебное?
— Нет! По службе у него все пойдет исправно до конца, но умрет он от страшной, почти неслыханной болезни!
Великий князь пристально взглянул на брата. Он видел, что государь начинает верить.
— Ваше величество напрасно подозреваете именно этого министра во лжи, — сказала цыганка. — Он проще и бесхитростнее остальных! Но не об этом я хотела бы поговорить с вашим величеством. Мне нужно передать вам более интимные и, пожалуй, более житейские вещи.
Великий князь встал и молча направился к двери. Государь на этот раз не останавливал его. Он был почти покорен. Вся фигура старой цыганки, весь тон ее речи дышали безыскусственной, неподкупной правдой.
— Ну вот, мы с тобой вдвоем, — сказал государь. — Что-то ты мне скажешь?
— На первых порах, — начала сивилла, пристально глядя в лицо своего высокого посетителя, — я скажу тебе… — Она разом изменила свой тон и стала говорить государю «ты». — Прежде всего я скажу тебе, что пора тебе в Сибирь гонца посылать. Умирает там великий добровольный узник! Великий подвижник умирает. Не скончается еще он теперь в этой болезни, не закатится еще над грешным миром яркая, блестящая небесная звезда, но страдания его велики, и он ждет из своего дома горячего привета и помощи.
— Помощи? — переспросил государь, пораженный тем, что он слышал. — Помощи?
— Не материальной, конечно! В ней он не нуждается и не может нуждаться. Как ни ушли вы все в свой властный эгоизм, как ни забыли вы о том, о чем вам забывать не следовало, но до нужды материальной все-таки и вы великого подвижника, великого молитвенника за грешный мир не допустите! Ему и не нужно ничего. Его звезда сияет над миром и из того мрачного далека, где угасает его великая, его святая жизнь.
Император слушал гадалку, весь онемев от страха и смятения. Ничего подобного он не ждал, ни на что подобное, отправляясь к гадалке, не рассчитывал.
— Об этом мне говорить не следовало, — сказала гадалка, — об этом никто не смеет говорить, так же как и о том, какой грех искупает великий подвижник в своем тяжелом заточении. Я сказала тебе это, государь, только для того, чтобы понял ты, что имеешь дело не с пройдохой-цыганкой, что не на кофейной гуще я гадаю, как все обыкновенные гадалки, которых так много в вашем странном, как будто образованном городе. Мне хотелось доказать тебе, что мне поверить можно и что ни лгать, ни интриговать я не стану и не умею.
— Да, я тебе верю, — сказал государь, — глубоко верю тебе. Но скажи мне одно. То лицо, о котором ты говоришь… ты сама никогда не видала его?
Гадалка подняла на императора пристальный и проницательный взгляд.
— Вот и ты, государь, отгадчиком стал, и ты стал провидцем, — сказала она. — Видела я его, сподобилась его лицезрения. Нарочно я в далекую Сибирь ездила за этим, по тайге зимою пробиралась, в бурях жестоких чуть не погибла, с буранами снежными боролась, чтобы только добраться до его святой, одинокой кельи и земно поклониться ему. Стара я, государь, так стара, что ты не поверишь мне, если я тебе о настоящем возрасте скажу. Его я молодым да светлым помню. И родителя твоего убитого помню, и в самый день его горькой кончины я его видела! Слышал ты, небось, когда он, уходя из гостей, сам себя в зеркале с перетянутым веревкою горлом видел? Все я помню, все видела, все пережила, и вот теперь свой великий дар на потеху людскую отдаю, для того чтобы на старости лет денег побольше заработать.
— Зачем же ты это делаешь? И на что тебе деньги? — спросил государь.
— Деньги мне нужны на великое, давно задуманное мною дело, а дар свой великий я на людскую потеху отдаю, потому что подчас могу заранее предсказать человеку какую-нибудь гибельную для него перемену, спасти его от большой и крупной ошибки.