Государь вместо ответа молча крепко поцеловал руку супруги. Однако о беременности Варвары Аркадьевны не было еще речи, и заботы государыни оказывались преждевременными.
Вечером в этот же день, беседуя со своей сестрой, последовавшей за ней в Россию и вышедшей здесь замуж за графа Гендрикова, императрица заговорила о новом увлечении государя. Графиня испугалась и громко воскликнула:
— Ах, Боже мой! Откуда ты знаешь? Кто мог тебе сказать?
Наедине она была на «ты» с императрицей.
— А зачем же было бы скрывать это от меня? — проговорила императрица. — Я и с государем говорила, и он сам подтвердил мне то, что я уже знала.
— Напрасно! Я удивляюсь государю, — нервно возразила графиня Гендрикова.
— Почему удивляешься? Разве я не обязана подчиниться тому, что исправить не могу? Разве я имею право требовать от государя, чтобы он жил монахом?
— Конечно нет, я этого не говорю. Но отсюда до того, чтобы рассказывать тебе о всех своих скандальных похождениях, целый мир расстояния! Хороши были бы мы все, если бы наши мужья вздумали посвящать нас во все свои эскапады! — И при этой мысли жизнерадостная графиня поневоле рассмеялась.
Государыня тоже улыбнулась и, смеясь, заметила:
— Ваши мужья — негодяи! Они изменяют вам от распущенности, оттого, что им весело поступать не так, как следует, тогда как государь изменяет мне только потому, что я как жена умерла для него. Будь я жива, он ни на кого, кроме меня, не взглянул бы никогда.
Графиня промолчала, но в тот же вечер, оставшись одна с государем, с которым держалась почти фамильярно, выразила ему свое искреннее порицание по поводу его неуместной откровенности. Он стал на сторону своей супруги, лишний раз преклонившись перед ее деликатным самоотвержением.
— Да, но все-таки ей не может быть все это приятно.
— Напротив! Это должно быть совершенно безразлично ей. Ведь она знает, что по первому ее слову или взгляду я откажусь от всех красавиц мира.
— Ну, это все слова, которым трудно поверить, — пожала графиня своими несколько отяжелевшими плечами.
— Когда ваш муж станет уверять вас в чем-нибудь подобном, — смеясь возразил государь, — то я всеми силами приглашаю вас не верить. Но когда это говорю я, то вы смело можете поверить.
— Ваше величество знаете что-нибудь про моего мужа? — спросила графиня, слегка сдвигая свои характерные брови. — В таком случае я убедительно просила бы вас открыть мне всю правду.
— И не подумаю, дорогая графиня! Я вовсе не хочу ссорить вас с вашим мужем, вы и без меня сумеете поссориться. На что вам мое участие в таком неизбежном деле?
Говоря это, государь намекал на беспрерывные ссоры между графиней Гендриковой и ее мужем, действительно отличавшимся необычайной влюбчивостью, точно так же, как графиня отличалась необычайной ревностью. Но как то, так и другое являлось совершенно напрасным. Граф был очень некрасив, известен своей аккуратностью, доходившей до скупости. Вследствие этих двух качеств, взятых вместе, им никто не увлекался, и даже продажные ласки выпадали на его долю с большими антрактами.
Императрица знала обо всем этом и всегда со смехом успокаивала свою ревнивую подругу.
— Не грусти, пожалуйста, не грусти! — говорила она. — Я попрошу государя не давать графу никаких денег. Карманных денег у него мало, и он поневоле, не имея средств оплачивать свою неверность, никогда не станет обманывать тебя.
Но эти шутки не успокаивали ревнивую графиню, и, когда ее собственный муж не подавал ей поводов к особой ревности, она ухитрялась ревновать и тревожиться за других.
Красавицу Нелидову графиня возненавидела с первой минуты ее появления при дворе. Она как будто предчувствовала будущую страсть к ней государя, и когда ее предположения оправдались, ее вражде к молодой фрейлине уже не было предела. Она восставала против назначения ее на дежурство к императрице, а также против ее приглашения на интимные вечера при дворе, и дело дошло до того, что Нелидова со слезами просила государя оградить ее от нападок ее нового непримиримого врага.
Государь, сильно разгневанный этим, обратился к императрице, и той стоило больших усилий остановить не в меру усердную защитницу ее интересов и уговорить ее не впутываться в личные дела государя. Она знала, что ничего подобного он не позволил бы никому в мире, и сама, при всем своем неограниченном влиянии на державного супруга, никогда не решилась бы открыто пойти против него.