«Со мною так ненадолго ее хватит, — сказал он себе в душе. — Меня ведь подчинить нельзя».
И ему вспомнилось, как еще в детстве один из его воспитателей, выведенный из терпения его упрямством и настойчивостью, воскликнул в порыве досады: «Ну, с этим попляшут! Этот конь не объездится!»
Вместе с уверенностью в виновности Нелидовой в справедливой душе государя вставало сожаление о том горе и том испуге, какие он только что причинил маленькой Асенковой.
«И вошло же мне в голову, что эта кроткая и трусливая малютка затешется в чужой дом и станет там чуть не скандалы поднимать! Как это на нее непохоже! — подумал он. — Но кто такая эта Лаврецкая?» — вопросом встало в уме государя.
Он понимал, что к первой попавшейся авантюристке Нелидова не обратится и что лицо, которому она решила довериться, было почему-нибудь близко ей. Это необходимо было разузнать, и для этого государь решил пойти на хитрость. Выслушивая в тот же день доклад военного министра, он как будто мельком спросил его, есть ли в рядах гвардии какой-нибудь поручик Лаврецкий, а если служит, то женат ли он.
Сразу ответить на этот вопрос министр не мог и сказал, что соберет нужные справки. Уже через несколько часов он доложил государю, что поручик Лаврецкий служит в егерском полку и недавно уехал в отпуск, в Тверскую губернию.
— Что за дикая идея среди зимы отпуск брать! — сдвинул брови государь.
— Он поехал для устройства домашних дел, ваше величество. У него умер богатый дядя, и он поехал для ввода во владение полученным наследством.
Такой предлог был вполне уважителен, и возразить что-либо против него было невозможно. Поэтому и государь, не возвращаясь уже к причине отъезда Лаврецкого в столь неурочное время, задал военному министру следующий вопрос:
— А женат он? Ты не знаешь?
— Женат, ваше величество. Понять не могу, как это у меня давеча совершенно вышло из ума, что я сам и на свадьбе его был.
Император с удивлением повторил:
— Ты был на его свадьбе? Что же, он к знати, что ли, принадлежит?
— Не столько он сам, сколько его жена, — ответил министр.
— Да? А на ком этот Лаврецкий женат?
— На графине Пален, ваше величество. Она не так давно из Смольного монастыря вышла.
Государь подумал с минуту, и в его памяти воскресла бойкая рыженькая девочка в институтском платье, с пленительной грацией танцевавшая на выпускном экзамене модную в то время качучу. Государь живо вспомнил и ее гибкую, миниатюрную талию, и ее крошечные ножки, длинные рыжие букли, бойко вскидываемые при движениях грациозного, жгучего танца. Он вспомнил даже, что, любуясь на маленькую танцовщицу, сам шутя высказал сожаление о том, что такой талант родился в аристократической семье, а потому неизбежно заглохнет, так как не получит достаточно случаев для своего применения в чопорном кругу общества, связанного своими строгими приличиями.
«На сцене она такой жгучей качучей карьеру сделала бы, — рассмеялся он тогда, обращаясь к кому-то из окружавших, — при графской короне ее кастаньеты совсем без толка пропадут».
Теперь государю все было ясно. Нелидова тоже была смолянка и хотя, вероятно, вышла из института классом раньше Пален и между ними могло быть года два или три разницы, но дружбе между ними это не мешало, и бойкая рыженькая гитана, наверное, не задумалась бы не только под маской, но и без маски подойти и атаковать государя, если бы с просьбой об этом или даже только с намеком на желательность подобной дерзкой шутки к ней обратилась ее старшая подруга по школе.
В то время институтки проводили свои школьные годы почти в полной замкнутости от внешнего мира. Отпуска их домой были крайне редки даже и во время летних вакаций, а в течение учебного года почти и не случались. Посещения родных тоже были не особенно часты и происходили лишь в строго определенные дни. Вследствие такого режима не могли играть большую роль интересы внешние, и институтки проводили свои дни в довольно узком кругу учебных занятий и в остальной институтской жизни. Однако молодые существа впечатлительны и полны различных душевных переживаний; всегда хочется поделиться ими с кем-либо, а кто же иной, кроме такой же институтки, мог найтись чуть ли не в монастырских стенах учебного заведения? В силу этого между воспитанницами этих школ развивалась доверчивость друг к другу, обмен маленькими секретами, а отсюда возникала и прочная дружба. Порой это чувство было до крайности сентиментально, связано с ставшим даже нарицательным «обожанием», но оно крепко и часто на всю жизнь связывало подруг, готовых друг для друга на любую жертву.