Идти было недалеко. Асенкова, не имевшая никого из близких родных, за исключением матери, которая сама жила в богадельне, получила разрешение временно поселиться в одной из свободных комнат при театральном училище. Такой пансионат существовал для молодых артистов и артисток, не имевших, как говорится, куда голову приклонить в первую минуту самостоятельной жизни.
Асенкова живо переоделась и почти бегом прибежала к ожидавшему ее товарищу. Она еще вся полна была впечатлением пережитого счастья и едва могла поверить известию о положенной ей необыкновенной прибавке, о которой пришел ей сообщить «сам» Федоров, оповещенный Гедеоновым о той службе, какую молоденькая артистка сослужила им обоим. Она прерывающимся от волнения голосом передала своему спутнику, Грише Нечаеву, о всех случившихся с нею переменах, а затем добавила:
— Ты меня прямо до комнаты проводи, Гриша, и в комнату ко мне войди! Ничего, я попрошу позволения у дежурной классной дамы. Я прозябла что-то. Чаю вместе напьемся. Мне и это позволят!
— Тебе сегодня и не то позволят! Они ведь подлецы! — неожиданно выпалил Нечаев, но тотчас же, сам почти испугавшись резкости выраженного им суждения, боязливо оглянулся по сторонам и осторожно последовал за Асенковой в ее комнатку.
В школе, очевидно, уже были известны и необычайная царская милость, и крупный успех роли, исполненной молоденькой артисткой. Это было ясно видно из той встречи, какой она удостоилась при первом своем появлении в коридоре училища. Даже дежурная классная дама в сущности уже не имевшая для нее никакого значения как начальство, но имевшая право воспротивиться такому позднему чаепитию, да еще в обществе приведенного с собою гостя, заискивающим тоном ответила на робкий вопрос Асенковой о чаепитии:
— Ах, ma chere, конечно можно! О чем тут разговаривать? Если вы хотите, то я и самовар велю к вам в комнату подать. Няньки еще не спят. Еще наши девочки со спектакля не вернулись.
Тронутая таким вниманием, Асенкова с восторгом согласилась на это предложение и, сбросив свой большой платок и с ногами усаживаясь в глубокое кресло неизвестно откуда очутившееся у нее в комнате, проговорила:
— Вот видишь, Гриша? Я тебе говорила, что все устроится. Да не хмурься же так! Что с тобой? Я тебя вовсе не узнаю. Все так хорошо, так счастливо идет: и роль мне удалась как нельзя лучше, и жалованье я получила такое, о каком и во сне мне сниться не могло, и разовые мне дали совсем небывалые! Прямо такое счастье, такое счастье! Я проснуться боюсь. Ну как все это только сном окажется? Ну как всего этого на самом деле нет?
Вместе с чаем неизвестно по чьему распоряжению появились и сдобные булочки, и сухари, и даже бутерброды с маслом и сыром, словом, целая серия такого благополучия, о каком молоденькая дебютантка действительно и мечтать не могла.
— Гришка, противный! Да смотри же, что мне прислали! Смотри, какой у нас с тобой ужин готов! — вскакивая с места и теребя товарища, кричала Асенкова, сама вертясь как сумасшедшая и его заставляя волчком вертеться вместе с собой.
— Оставь, пусти, Варя! — недовольным голосом произнес Нечаев, освобождаясь от объятий своей неугомонной подруги. — Тебе весело? Ну и веселись себе с Богом, а меня оставь в покое! И домой меня отпусти, пожалуйста, мне еще далеко идти к товарищу, у которого я приютился. А завтра на репетицию рано приходить велено. Мы ведь — не первые сюжеты, нам сразу премьерских окладов не дадут!
В тоне этих слов звучала непривычная едкая горечь.
— Нет, ты мне скажи, Гришка противный, что с тобой? — настойчиво спросила молоденькая артистка, когда разлит был по чашкам чай. — Какая тебя муха укусила? Чего ты дуешься, как мышь на крупу, вместо того чтобы радоваться?
— И не дуюсь я вовсе, и радоваться мне нечему, — ответил Нечаев. — С чего ты выдумала?
— Как радоваться нечему? Разве ты раздумал жениться на мне? А? Да отвечай же: раздумал, что ли? — И в голосе молодой девушки послышались слезы. — Ведь мы с тобой это еще в последнем классе решили… так порешили: на какое бы жалованье нас ни выпустили, а мы все-таки женимся. А теперь? Я вон сколько получать буду, страсть! Подумать, так одурь берет. А ты надулся, как сыч.
— Нет… за тебя я очень рад, — грустно проговорил молодой человек.
— За меня! За меня! А за себя-то что же? Нет, ты положительно глуп! Ведь если я обеспечена, так, стало быть, и ты со мной вместе тоже обеспечен. А мама… бедная мама, как счастлива будет! Господи, поскорей бы утро! Побегу, расскажу ей все! До репетиции отпрошусь… Да чего мне бежать? Я и «гитару»[1] нанять могу! Вот только не знаю, есть ли у меня деньги. Я давеча прачке отдала да кофе маме купила. У тебя нет денег, Гриша?
1
Экипаж того времени, заменявший нынешние дрожки. (Здесь и далее сноски печатаются в авторской редакции —