Но солнце зашло давно, а его все нет… Конечно, у него есть обязанности, он не всегда свободен, но, Боже, как это томительно, скучно! Ей невыносимо стало это одиночество, это ожидание, так невыносимо, что она даже призвала Панчетти.
Но аббат не развлекает ее; он сидит в почтительной позе, загадочно и как-то неприятно глядит на нее и вот начинает уверять, что она дурно сделала, прогнав этого ненавистного Нино, который чуть было не погубил ее счастья. При одной мысли о поступках этого интригана краска гнева залила ее щеки.
— Молчите, аббат! — воскликнула она. — Человек, способный на такую интригу и клевету, на такие бессовестные поступки, не может быть моим чичисбеем, и с вашей стороны очень, очень нехорошо за него заступаться.
— Я не заступаюсь за него нисколько, я согласен с вами, что поступки его отвратительны… но я жалею синьора московита.
И при этих словах его взгляд так и пронизал Анжиолетту. Она не могла скрыть своего беспокойства, но представила себе мощную фигуру «московита», как бы созданную для борьбы с белыми медведями под снегами страшного и непонятного севера, и, вспомнив крошечного, слабенького Нино, рассмеялась.
— Ваш музыкантик нисколько не опасен… Синьор Александр одним пальцем его уничтожит.
Аббат нервно задвигался в кресле.
— О, конечно! — сказал он. — Но слыхали вы когда-нибудь о Луиджи Пекки, синьора?
— Луиджи Пекки?.. Да разве он здесь?
— Здесь, и я еще на этих днях с ним встретился. Он сумел выпутаться из всех неприятностей и опасностей, вернулся в Венецию и по-прежнему силен, как слон, храбр, как лев, по-прежнему он самый страшный «браво» Венеции, готовый за несколько золотых монет отправить на тот свет кого угодно.
Анжиолетта хотела говорить — и не могла. Она будто застыла на месте и быстро, быстро соображала.
«Вот Александра нет, а он обещал быть непременно… Нино действительно имеет дерзость быть в меня влюбленным… ненавидит Александра всем своим мстительным сердцем… Ведь это из ревности он придумал адский план, который совсем было и удался ему… Но его замыслы разрушены, он посрамлен, выгнан… Можно себе представить, какая ненависть, какая жажда мщения теперь в нем бушуют!.. Он не остановится ни перед чем… если страшный „браво“, наемный убийца, ловкий и хитрый, здесь, если Нино с ним сговорился… О, Боже!..»
— Панчетти, — прерывающимся голосом прошептала Анжиолетта, — зачем вы заговорили о Луиджи Пекки?.. Разве вы знаете что-нибудь?.. Или это одни ваши предположения?
— Таких вещей, пока они не случатся, знать нельзя, — спокойно сказал аббат, — конечно, Нино не сообщил мне о том, что он нанял Луиджи Пекки для того, чтобы подкараулить синьора московита и умертвить его… но…
— Что «но»?.. Да говорите же скорее!
— Но… — продолжал невозмутимо и медленно аббат, — несчастный Нино безумен от страсти к вам, синьора.
— Да как же он смеет! Разве я подавала ему когда-нибудь повод…
Панчетти пожал плечами.
— Даже picolla bestia имеет право любоваться солнцем и любить его, — сказал он с самым серьезным видом, — так и сердцу человека, кто бы он ни был, нельзя запретить обуявшей его страсти… Другое дело, если он позволит себе выражать ее… Так вот, видите ли, синьора, еще после того, как синьор московит был здесь в первый раз, Нино объявил мне, что он так или иначе изведет его.
Анжиолетта уже не думала ни о какой сдержанности — она вся превратилась в ужас и волнение.
— Изведет? — воскликнула она. — Как же вы мне тогда же не сказали?
— По какому бы праву стал я передавать вам такие вещи?
— Право!.. По какому праву! Santa Maria… оставьте это… ну, да, вы видите, вы знаете… и я не хочу скрываться… Я люблю синьора Александра… да, люблю его, слышите ли вы это! Так не томите же меня… говорите все, что знаете!
Хотя ничего неожиданного не было для аббата в признании синьоры, но все же то, что она так прямо решилась говорить об этом, его озадачило. «Значит, это не шутка, не простой каприз… она так полна страстью, что не находит даже нужным скрываться… А, впрочем… ведь московит скоро уедет, и после такого признания она невольно станет ко мне ближе… бездна между нею и мной с этой минуты перестанет существовать… мостик через эту бездну построен, готов… это хорошо!»
— Конечно, я скажу вам, синьора, все, что знаю, — опуская глаза, произнес он, — я знаю, что вчера, после спектакля, Нино отправился к Луиджи Пекки, а сегодня, когда синьор Александр выходил отсюда и садился в гондолу, я видел, как один замаскированный человек указал его другому. Нино указал его Пекки — я уверен в этом, я сразу же узнал их обоих.