Марк, осторожно расставив ноги, чтобы река крови не запачкала его мокасины, склоняется над генералом.
— От него пахнет виски.
— Пьяный недоумок, — бросает Джим. Он стоит вне образованного нами круга, прислонившись к стене. Боль от удара коленом, должно быть, еще не прошла. — Я не хочу из-за него сесть в тюрьму.
— Тюрем больше нет, — замечает Крис. — А что, если Девятый и правда разрушен? Какой смысл создавать искусственного смотрителя, когда ему не за чем будет смотреть? У нас даже не осталось больше образцов!
Я опускаюсь на корточки рядом с Марком. На губах Макуна пузырится коричневая пена.
При виде этой пены Ли объявляет:
— Все, больше не вынесу.
Я переворачиваю тело Макуна ногой. Мне помогает Марк. Стальной молоток клацает, ударяясь о пол, отдается звоном внутри переднего мозга Макуна. Коммуникатор, аппарат размером с карточную колоду, выпадает из его сжатой ладони. Он весь в крови. Марк вытирает его полой своего халата и нажимает на кнопки.
— Ты чего? — спрашиваю я Троя, который рыдает навзрыд.
— Я убил его, — всхлипывает он.
— Да. Но он это заслужил.
Трой прижимается лицом к кафельной стене, чтобы скрыть слезы.
— Я слышал твои слова! Что мы должны его убить. Это военный объект. Ты — мой начальник. Ты отдала приказ. Ты заставила меня!
Хочу утешающее похлопать его по спине, но Трой такая холодная рыба, что вряд ли это оценит.
— Значит, это моя вина, не твоя. Нам нужен был его коммуникатор.
— Ты не понимаешь. Я убил его ради тебя.
— Ну я рада, что ты это сделал. Спасибо. Весьма признательна. Ты в состоянии продолжать работу над смотрителем или тебе лучше пойти домой?
— Дома больше нет, — говорит он. — У меня никогда не было дома. Только ты. Ты шесть лет была моим начальником. Это тоже семья. Могу поспорить, ты-то никогда не думала обо мне как о члене семьи. Моя мама умерла. Но я ее не убивал. Она умерла, когда я был маленьким. Она задохнулась, а с нею был только я. Мы ели ананас. Я смешил ее, и она подавилась. Я был слишком маленьким, чтобы вызвать полицию. Я просто сидел рядом. Я бил ее кулаками, пытаясь разбудить. Кулаками, понимаешь? Я бил ее. У нее даже остались синяки. Когда папа пришел домой с работы, он решил, что это я ее убил. Он не верил, что она задохнулась. Ты знала такое обо мне?
— Хорошо, — говорю я, решив все же похлопать его по спине. — Сейчас все в порядке. — Он словно тает под моим прикосновением, как будто ждал именно этого. — Все кончилось. Это было давно.
Я жду, что остальные что-нибудь скажут или, по крайней мере, обратят на нас внимание, но каждый ушел в себя, в свою личную кроличью нору. Мне приходит в голову мысль, что мы все спятили и изо всех сил стараемся это скрыть.
— Не могу войти, — говорит Марк, показывая окровавленный коммуникатор. — Здесь пятизначный код доступа.
Я пожимаю плечами. Я мокрая от пота. Сирены воздушной тревоги давно смолкли, но они как будто звучат внутри меня. Мне кажется, что я вполне могу умереть прямо сейчас. От страха, шока, усталости и чувства вины.
— Попробуй «один, два, три, четыре, пять», — говорит Крис. — И «два, пять, два, пять, два». Самые распространенные.
— У нас будут проблемы, — говорит Джим. — Я не хочу в тюрьму.
— Мы и так в тюрьме, — говорит Ли. — Даже если переживем столкновение и жару, мы навсегда останемся заперты под землей.
— Я уже пробовал все обычные пароли. Я что, похож на дурака? — говорит Марк.
Ли забирает у Марка коммуникатор. Набирает несколько цифр. Программа откликается на пароль.
— Дата столкновения, — говорит он, — «один, четырнадцать, тридцать один». — Он протягивает коммуникатор обратно Марку и уходит от нас по темному коридору.
Крис бежит за ним. У них интрижка. Уже несколько недель. Это ложная любовь. Любовь, рожденная страхом. Мне жаль жену и детей Ли, которые такого не заслужили.
— Куда ты? — окликаю я.
— Я же сказал. Я больше не вынесу! — не оборачиваясь, кричит Ли.
Они с Крис продолжают идти по коридору и скоро исчезают в темноте.
Секунду я смотрю им вслед, словно прощаюсь. Затем поворачиваюсь к Марку, который прокручивает историю сообщений в коммуникаторе.
— Так, слушай. Примерно двадцать минут назад Макун приказал взорвать Девятое убежище.
— И его взорвали?