— Думаю, да. После этого Девятое не выходило на связь.
— Боже всемогущий, — говорю я.
У меня подогнулись колени. Трой отлепился от стены, подхватил меня под руку. Я удивлена, что у него еще есть на это силы.
— Но почему Девятое взорвали? — спрашивает Трой.
Марк что-то печатает.
— Не могу найти. Похоже, несколько других убежищ тоже взорвали. Есть шанс, что наши семьи все еще ждут автобусов на Крук-роуд.
— Закажи «Синюю птицу», отправь за ними, — говорю я. — Скажи, чтобы везли их сюда, не в Девятое. Может быть, получится устроить убежище в этом здании.
— Не знаю, достаточно ли сильный сигнал у коммуникатора, чтобы связаться с водителем «Синей птицы», — говорит Джим.
— Не будь таким пессимистом, — говорит ему Марк. Он вытаскивает из заднего кармана еще один хот-дог, но видит, что пакет испачкан кровью, и бросает его на пол. — Здесь будет намного лучше. Никакие генералы нам не помешают. Будет как в фильме «Рассвет мертвецов», когда они живут в торговом центре.
— Ты пытаешься шутить, потому что боишься признать, что мы все умрем, — говорит Джим.
Мы стоим вокруг тела генерала Макуна. Из его лба все еще льется кровь, изо рта идет пена.
— Давайте спустимся ниже, — говорю я. — Может, все-таки получится выжить.
Здание Стратегического командования построено семьдесят лет назад и способно выдержать взрыв водородной бомбы. Им перестали пользоваться, когда на смену холодной войне пришли урановое оружие и терроризм. Но это хороший бункер, в котором вполне можно укрыться во время удара астероида. Первый этаж укрыт цементной оболочкой толщиной в шесть футов. У меня никогда не было необходимого уровня доступа, но я слышала, что глубина туннелей под зданием достигает мили. Чтобы дезориентировать посетителей, ни один из лифтов не спускается ниже чем на пару этажей за раз, а залы имеют форму взаимосвязанных раковин. С достаточным запасом продуктов мы могли бы сделать из них убежище.
Мы пользуемся коммуникатором Макуна для навигации. В нем есть карта. Отдел робототехники находим легко — он расположен так же, как отдел кибернетики, только двумя этажами ниже цементной границы. Забираем с собой оборудование, которое, как мы думаем, нам пригодится. Затем в лифте нажимаем кнопку «6» и надеемся, что найдем хирургическое отделение. Лифт поднимается так быстро, что закладывает уши. Впервые за долгое время гравитация кажется нормальной. Воздух становится густым и влажным.
— Я мог бы тут жить, — говорит Марк. — Лишь бы Дженни приняла меня обратно.
— Ты отдал свой единственный Билет бывшей девушке. Если это не любовь, то я ничего о любви не знаю, — говорю я.
Лифт резко останавливается. Мы чуть не падаем. Трой облизывает палец и дает ему высохнуть, проверяя влажность воздуха. У меня из головы не идет картина того, как он ребенком сидит на коленях умершей матери.
Двери открываются, и мы выходим в длинный коридор со стенами из шлакобетона и множеством глухих дверей. Карта коммуникатора здесь заканчивается. Видимо, это предел доступа Макуна. Идем налево, потому что я левша. Марк записывает наш путь в коммуникаторе, словно отмечает хлебными крошками, чтобы мы потом нашли дорогу обратно.
— Здесь холодно. Глупая затея. Мы все умрем, — говорит Джим. — Наверху мы, по крайней мере, могли бы напоследок увидеть столкновение.
— Когда мы на самом деле будем умирать, ты будешь хвастаться, что был прав? Просто любопытно, — говорит Марк.
— Заткнитесь, — говорю я им.
Потолочные светильники светят вполсилы. Тут темнее, чем я привыкла, особенно после северного сияния, поэтому идем почти на ощупь.
Мы находим еще один лифт. Вызываем его. Он едет вниз до четырнадцатого уровня.
Выходим из лифта и сразу слышим гул человеческих голосов и стук подошв о плиточный пол.
— Люди? — удивляется Марк.
Мы обнаруживаем, что в кафетерии собралось около тридцати человек. Они устроили здесь свое собственное убежище, набитое гигантскими коробками из «Уол-марта», канистры бензина и множество горшков с плющом и пальмами, что я считаю блестящей идеей — растения будут очищать воздух. Я вхожу так, словно имею право тут находиться. Никто не направляет на меня пистолет. Хороший знак. Наверное, это семьи здешних уборщиков и технического персонала.
— Не знаете, где больничное отделение? — спрашиваю я женщину, которая пишет сообщение на телефоне, хотя вряд ли здесь есть прием. Она пожимает плечами. Экран телефона темный.
К нам подходят два рядовых солдата. Оба — чуть старше двадцати лет, со свежими юными лицами. В руках у них пустые пакеты из-под вяленой говядины, которые они аккуратно сворачивают и скрепляют резинкой.