В полночь раздался звонок Николая Александровича:
— Выходной выдался! Лаврентий говорил с Хрусталевым, что в Волынском начальником. Хрусталев сказал, что с утра товарищ Сталин читал, потом уснул, свет погасил. В шесть вечера свет снова зажегся, но никого не вызывал, отдыхает.
— Пусть отдохнет! — отозвался Никита Сергеевич. — Я сегодня зубы лечил, всякой дурью меня опоили, до сих пор как пьяный.
— Ты с врачами осторожней! Сам знаешь, какие среди них изверги попадаются.
— Ладно тебе!
— Не теряй бдительность! — наставлял Булганин. — Если б заранее знать, что сегодня выходной, я бы к своей Машке рванул, а то сидишь, как на иголках. Словом, отбой!
2 марта, понедельник
— Дети завтракали? — спросил Никита Сергеевич, он проспал до половины десятого.
— Завтракали, — отозвалась супруга. — Ириша в школу не пошла, затемпературила.
— Пусть из комнаты не выходит, а то всех заразит.
— В кровати лежит, горло календулой полощет. Сядь, поешь!
— Я к тебе! — раздался звонкий голос, и мальчуган, сжимая в руке самодельный самолетик, бросился к отцу.
Никита Сергеевич подхватил сорванца и усадил на колени.
— Я летчиком буду!
— Молодец!
— Ира заболела, — доверительно сообщил малыш.
— Ты к ней не ходи, ладно?
— Мне одному скучно!
— С мамой поиграй.
— Может, с тобой? — и мальчик вскину на отца глаза.
— Дай папе поесть! — строго сказала мать.
— Никто со мной играть не хочет!
Иришка болела, у Рады началась преддипломная практика, и она постоянно пропадала в Москве; Сережа с утра до вечера был в институте. Никита Сергеевич съел кашу.
— Папа, папуля! — шептал Илюша. — Ты мой любимый!
Никита Сергеевич млел.
— Поиграем?
— Мне, родненький, на работу надо!
— Давай хоть мыльные пузыри пустим?! — глаза Илюши трогательно смотрели на отца.
— Давай! — сдался Никита Сергеевич и громко позвал: — Несите нам мыльную воду, мы пузырить хотим!
Нина Петровна улыбалась, она радовалась, что муж отдохнул, весел, и зуб у него прошел — пусть с сынишкой повозится, такое только на пользу.
Папа с Илюшей перешли в соседнюю комнату, куда подали кастрюльку с мыльной водой и трубочки, из которых дулись пузыри.
В дверь заглянул прикрепленный:
— Никита Сергеевич, вас к телефону!
— Кто?
— Товарищ Маленков.
— Прими-ка Илюшу! — передавая мальчугана жене, засуетился Никита Сергеевич.
— Я только из Волынского, — встревожено, заговорил Маленков. — Позвонил оттуда Хрусталев, сообщил, что вчера весь день товарищ Сталин из своей комнаты не выходил, даже в туалет. Такого раньше никогда не случалось. Свет в кабинете со вчерашнего дня горит, тоже странно. Обеспокоились в охране за товарища Сталина, а войти боятся, строго настрого к нему без вызова заходить запрещено. Я ответил — звоните Берии. Позвонили. Лаврентий говорит: «Не вздумайте беспокоить!» Прошло еще какое-то время, они снова звонят, спрашивают: «Что делать — входить, не входить?» Я интересуюсь: «А где Светлана?» — «Она, — отвечают, — уехала». — «А Лаврентий Павлович, что?» — «Ему дозвониться не можем». Я говорю: «Ищите!» Через какое-то время снова звонит Хрусталев: «Из Кремля почту привезли, — докладывает. — Может под этим предлогом войти?» Я взял на себя смелость и разрешил. Пошлите, говорю, с дежурным Валечку, она все-таки не чужой товарищу Сталину человек. Они так и поступили. Прибегает Валя в слезах: «Лежит он на полу посреди комнаты!» Все бросились туда. Видно, долго товарищ Сталин на полу лежал, замерз: руки холодные, просто лед, и подмочился. Переложили его на диван.
— Живой он? — перебил Хрущев.
— Живой, только какой-то вялый, бормочет неразборчиво. Тут Лаврентий объявился. Я ему ситуацию описал. Лаврентий отвечает, жди, я за тобой заеду. Я собрался, вышел на улицу, ворота приказал открыть, чтобы быстрей было. Приехали в Волынское, а там неспокойно, у входа в дом люди из охраны толпятся, прислуга в передней. Берия как крикнет: «Чего столпились? Марш по местам!» Я, он и Хрусталев в библиотеку, где Сталин лежал, прошли, вернее, в малую столовую, туда его из библиотеки перенесли, воздуха в малой столовой больше. Лаврентий первый к нему приблизился, склонился над диваном, прислушивается. Вслушиваемся и мы, дыхание ровное такое, нормальное, ни хрипов, ни стонов, глаза прикрыты, вроде как спит. Берия нам рукой показывает, мол, уходите, и сам на выход на цыпочках. Я, когда входил, даже ботинки разул, скрипучие у меня ботинки! — срывающимся голосом продолжал Маленков. — В прихожую вышли, тут Лаврентий на Хрусталева набросился: «Не видишь, что товарищ Сталин отдыхает?! Как посмел его беспокоить? Я тебя под суд отдам!» И уехали мы, — со вздохом закончил Георгий Максимович.