Как только Сталин умер, Берия, не взглянув на прежнего господина, умчался в Москву.
— Надо бы вызвать на «ближнюю» членов Президиума, — предложил Хрущев и вопросительно посмотрел на председателя правительства.
Маленков пожал плечами — кто теперь сюда поедет? Зачем? Это было уже неважно. Сталина, отца народов, гения, пророка и вершителя человеческих судеб не существовало. Маленков монотонно расхаживал по комнате и явно хотел поскорей исчезнуть. Он тяготился этим местом, стремясь навсегда распрощаться с ним, забыть неприветливый дом, его непредсказуемого, подозрительного владельца. Георгий Максимилианович уселся напротив Хрущева. Со всех сторон раздавались всхлипы, рыдания обслуживающего персонала, который беспрепятственно подходил к покойнику. Хотя все форточки и даже некоторые окна распахнули и сквозняк чуть ли не гулким ветром гулял вокруг, создавалось впечатление, что в сталинском доме нечем дышать.
В комнату, где лежал покойник, набилось полным-полно народа — и охрана, и обслуга, и медработники. Люди толпились рядом с низеньким диваном. Мертвеца даже не прикрыли простынкой. Профессиональным движением Лукомский закрыл неприятно выпученные остекленевшие глаза.
Сталина уже не оберегали, не охраняли, не обмирали в его присутствии. Вокруг ходило множество незнакомых людей, кто-то искоса поглядывал на сидящую в стороне его худую, некрасивую дочь. Было интересно запомнить ее, Светлану, чтобы потом в подробностях рассказывать друзьям, соседям и знакомым содержание этого ужасного весеннего дня.
6 марта, пятница
Валерия Алексеевна Маленкова с важным видом сидела напротив Нины Петровны. Подруги пили чай.
— Теперь все будет по-новому, — важно рассказывала Валерия Алексеевна. — Многое после Сталина предстоит переиначить.
— Видать, время пришло, — отозвалась Хрущева. — Мой только и твердит, что надо в корне жизнь менять!
— В корне, Нина, ничего не поменяешь, не так просто!
— Мужья разберутся! — отмахнулась Нина Петровна.
— Нет, мой без меня не проживет, я его голова!
— Ты умная, ты ректор, а я — больше по хозяйству.
— Теперь мне придется на всех приемах бывать, по командировкам с ним ездить.
— Помогай, помогай!
— Придется из института уходить.
— Как так?
— А что? — вскинула брови Маленкова. — Институт я на первое место вывела, пойди, поищи такой!
Валерия Алексеевна основательно расстроила Московский энергетический — на Красноказарменной улице высились монументальные корпуса, дом для преподавателей, студенческое общежитие. Она приглашала на работу ведущих профессоров, словом, создала серьезнейшее учебное заведение. За целеустремленность, безапелляционность и резкость Берия прозвал ее «Жандарм в юбке».
— У меня не только студенты обучаются, у меня науку вперед двигают! — продолжала ректорша.
— Не представляю, как ты справляешься!
— Все, Нина, хватит! Учебный год доведу и — прощайте.
— Жалко. Мне удобно, что ты там ректором, знаю, что мой Сережа не беспризорник.
— Какой он беспризорник, он наш лучший ученик! О нем в МЭИ легенды ходят.
От гордости за сына Нина Петровна покраснела:
— Весь в отца! Переживаю я за детей!
— А кто не переживает? — Валерия Алексеевна насупилась. — У нас тоже сплошные нервы, волин бывший звонить наладился. «Как ты себя чувствуешь? — спрашивает. — Я по тебе скучаю!». А у Волечки уже муж другой! А тот звонит себе, ни стыда, ни совести! И все под предлогом с ребенком общаться. Игоречек его знать не хочет, дедуля ему отец! Дочь, дуреха, слушает, отвечает. Я однажды трубку выхватила и прямо закричала: «Чего звонишь?! Чего тебе надо?!» А он: «У меня сын растет! Если что, я в суд пойду!» Такого негодяя еще поискать! Наглый, дерзкий, делает вид, что до сих пор в Волечку влюблен! Я уже хотела Георгию нажаловаться, но тут Сталин умер. Теперь-то звонить бросит, испугается, ведь Георгий Максимилианович стал председателем правительства! — самозабвенно проговорила Валерия Алексеевна.
— А может, пусть позванивает, все-таки он отец?
— Твоей Иришке мать часто звонит? — недовольно нахмурилась Маленкова.
— Вообще не звонит.
— А стала бы названивать, да в дверь стучаться, посмотрела б на тебя!
— Я б ее на порог не пустила!
— Так вот!
— Иришка думает, что она наша с Никитой Сергеевичем дочка.
— И правильно думает, и не надо разубеждать!
— Леонид погиб, когда ей два годика было, а Любу в тюрьму забрали.