— Не горячись, Никита, тебе надо показывать себя гуманистом!
— При царе от попов житья не было, распутник Распутин Николашку науськивал, и сейчас к счастью народному попы руки тянут, чтоб счастьем самим завладеть! У них от начала до конца — всё враки! Им палец дай, они руку отгрызут. Растлевать народ не позволю!
В столовой показалась недовольная Нина Петровна.
— Что, Нинуля, — поднял голову вмиг угомонившийся супруг, — будешь нас кормить?
Нина Петровна встала перед мужем.
— Представляешь, открыла банку помидор, выложила на тарелку, такие они красивые, один к одному, дай, думаю, попробую. Попробовала, а они безвкусные! — расстроено проговорила она.
— Да ну? — поразился Никита Сергеевич.
— Фрося помидоры закатывала, а соль положить забыла. Все двадцать банок на выброс!
Анастас Иванович рассмеялся:
— У нас, Нина Петровна, такое тоже бывало!
27 января, понедельник. Москва, Ленинские горы, дом 40, особняк Хрущёва
Сложнее всего было рисовать тело — обнажённое человеческое тело. К мастерству была тернистая дорога. Целый месяц Лёля скрупулёзно отрабатывала тени, пропорции, срисовывала кувшины разной величины, кубы, шары, в нескольких ракурсах запечатлела обыкновенный табурет, по-всякому копировала небрежно брошенное бархатное покрывало и вот теперь принялась изображать в карандаше своего худенького мужа.
— Ты, Сержик, не атлет! — вздыхала она. — Жаль, у тебя нет крутых мускулов.
Сергей лежал на диване, перелистывая американский аэрокосмический журнал.
— Тогда — не рисуй! — недовольно буркнул муж.
— Настоящий художник обязан знать какие у человека мышцы и как они работают, — объяснила художница и с удвоенной силой принялась штриховать в альбоме.
Комната была сплошь завалена рисунками. Тридцать три лица Сергея с разным выражением, а сколько раз она принималась за себя? Уйму раз! Под столом валялось два недоконченных портрета Нины Петровны, в папке — целая пачка зарисовок с Никиты Сергеевича, особо хороша была та, что лежала на письменном столе под стеклом, где Хрущёв-старший обедает — ест суп. Этот рисунок выпросил Сергей. Дальняя стена комнаты была целиком отдана цветам. Живые цветы Лёля поочередно ставила в разновеликие вазы. То хилый цветочек торчал из пузатой вазы, то два, то целый сноп. Теперь цветы поместили в коренастую керамическую посудину, но туда влезало не всё — горлышко было узковато. Остатки роз художница впихнула в сильно вытянутую хрустальную вазу. Калодый натюрморт делался со старанием.
Получалось у Лёли безошибочно узнаваемо, а ведь учитель рисования приходил лишь раз в неделю. На цветах девушка основательно набила руку, ну и, конечно, не обошлось творчество без симпатичного Марсика. Коту было посвящено бесконечное множество вариантов, даже на мужа-учёного смотрел со стены игривый кот. Когда Сергей садился за работу, взгляд его натыкался на довольную усатую рожицу.
— Вместо кошки я лучше твой портрет повешу, — недовольно высказывался супруг. Назойливый Марсик не был ему приятен. Любопытный котёнок рос зацелованным, избалованным, бесконечно крутился под ногами, пытаясь о них тереться, иногда, подкараулив импровизированную жертву, дико выпрыгивал из засады. Это в конец выводило из себя целеустремленного молодого человека. Особо раздражало, когда кот лез в постель, пытаясь прикоснуться носом к носу!
— Хоть бы по кровати не лазал! Что если мы целуемся?!
— К физиологии звери индифферентны, у них всё основано на инстинктах, не существует высоких чувств, обид и раскаяний! — разъясняла любимому Лёля. — Кстати, ты меня случайно не разлюбил?!
— Я — нет! — отбросив журнал, затряс головой Сергей и потянулся к любимой.
3 февраля, понедельник. ЦК, Старая площадь, кабинет Хрущёва
— Американцы, Никита Сергеевич, спутник запустили, — сообщил Первому Секретарю Брежнев. Каждый понедельник он докладывал по ракетостроению.
В этот раз Брежнев пришёл в сопровождении Малиновского. Понятно, что Хрущёв такому сообщению не обрадовался.
— Их «Эксплорер» свечкой взлетел, и — вниз. Разве ж это полёт? Наш-то спутник вокруг Земли вращается! — козырнув иностранным словцом, докончил Леонид Ильич.
— Лезут, черти, в космос, догоняют нас! — процедил Первый.
— Если б у моей бабушки был хуй, она бы была моим дедушкой! — с сосредоточенной миной отпустил шуточку маршал.