— У нас четыре цели, а у них вся Россия на мушке! — зло выдал Никита Сергеевич.
18 февраля, вторник. Москва, Ленинградский вокзал
Машины остановились напротив перрона Ленинградского вокзала, спеша открыть дверь руководителю, из автомобиля выскочил Букин. Хрущёв выбрался на свежий воздух, одёрнул пальто, поправил шапку. В ондатровой ушанке он смотрелся забавно, был ещё более круглый. Любимый каракулевый пирожок в Ленинград Первый решил не одевать: сырой город, ветреный, промозглый, а на ондатре меховые уши опускаются. Вслед за Никитой Сергеевичем появились Микоян и Брежнев. Все приехали в одной машине.
— Морозец! — вдыхая студеный воздух, отметил Хрущёв.
— В поезде будет жарко, — отозвался Анастас Иванович, он сопровождал Первого Секретаря в поездке в город на Неве.
— Ты, Лёня, командуй, пока нас не будет! Но шибко не увлекайся, а то по заднице получишь!
— Без вас я ни-ни! — отрапортовал Леонид Ильич.
— Может, из Ленинграда в Минск рванём, преподнесём белорусам сюрприз? Как, Анастас? — предложил Хрущёв.
— Можно.
— Ты, Лёнь, не протрепись!
— Ни в коем случае!
— Пошли, не будем поезд задерживать.
Хрущёв уже шагнул от машин к перрону, но вдруг остановился и обратился к Букину:
— А вещи мои где?
— Вот же! — Букин указал на офицера охраны, который держал хрущёвский чемоданчик.
Никита Сергеевич подозвал майора к себе и потянулся за чемоданом:
— Давай сюда!
Офицер отдал.
— Что я, барин? Сам донесу! — потряхивая кожаным чемоданом, заявил Хрущёв. — Теперь пошли!
Анастас Иванович последовал примеру и забрал свой чемодан у прикреплённого. Леонид Ильич заботливо держал доверенный ему Ниной Петровной сверток с пирогами.
19 февраля, среда. Москва, Ленинские горы, дом 40, особняк Хрущёва
Лёля приступила к занятиям в автошколе.
— Надо идти в ногу со временем! — заявила она мужу, тем более наверняка знала — папа машину купит. Пал Палыч Лобанов был очень привязан к приёмной дочери, всегда уделял ей повышенное внимание, возил по театрам, баловал подарками, ведь своих детей у него не было.
— Какой смысл колесами снег месить? — недоумевал Сергей. — Шла бы весной учиться.
— Весной я уже на машине буду ездить! — заявила Лёля, ей нестерпимо хотелось заполучить права и сесть за руль.
— Сейчас дороги скользкие, кругом лёд, на скорости рулить опасно! — переживал муж.
— Ничего не опасно! Скоро, Серёжа, я у тебя первоклассным водителем стану. В зиму натренируюсь, и буду заправски рулить!
— Дурость! — узнав о причудах невестки, высказалась Нина Петровна. — Нашла чему учиться, автомобиль — мужское дело!
Но Лёлю суждения свекрови совершенно не интересовали — пусть бубнит!
11 марта, вторник Москва, «Дом на набережной», квартира Светланы Аллилуевой
Зима была на исходе, солнце сделалось пристальней, ярче, днём, нет-нет, весёлые капельки сыпались с крыш, а значит, весна рядом! Но хотя и на пороге весна, природа изменчива, своевольна: сегодня — капель вовсю, а завтра горизонт заволокут тучи, посыплет, завьюжит — забудешь и про весну, и про солнышко, морозец к ночи как вдарит! — нешуточный морозец, крепкий.
Валечка поднялась с колен, последнее время, особо после больницы, стала она молиться прилежней, просила за Васю, за Светочку, за ребятишек. Письма от Васеньки получали не часто, а тут сразу две весточки принесли. Как вспоминала работница про Васю, больно сжималось сердце, был Василий Иосифович чуткий, ранимый, на подлости не способный, одна беда — выпивал.
— Господи, помилуй его грешного, вызволи! — просила старушка.
Поминала в молитвах она и отца его — Иосифа Виссарионовича, которого считала человеком от Бога — сердечным и совестливым, а кумира из него специально сделали, чтобы народ обманывать и его самого путать.
— Опричники постарались! — шептала набожная женщина, — сначала сделали кумиром, а потом страшилищем, он — святой! Ни разу за двадцать пять лет ни ей, ни другому работнику бранного слова не сказал, голос не повысил. Генералам, тем доставалась, а простому человеку — никогда. Все любили Сталина, и горничные, и повара, и истопники, и садовники.
Как же можно человека оболгать?! — перед иконкой крестилась Валечка. — Как же можно безнаказанно чернить? Разве Иосиф Виссарионович шиковал? Никогда не шиковал! Разве хапал обеими руками? Не хапал! Разве не любил русский народ? Любил, и другие народы у сердца держал, а его исчадьем ада представили!