— Вздор! — вскинула брови любовница.
— Вздор, не вздор, а нервно и неприятно! Постоянно думаешь, что за тобой подглядывают.
— Какой мнительный!
— Да, такой. А на твоей московской квартире площади мало, — добавил приередливый друг. И действительно, в соседнем со зданием Центрального телеграфа доме находилась стометровая фурцевская трёшка, где проживали дочь-ученица и пожилая малограмотная бабушка, мама Екатерины Алексеевны. — В твоих трёх комнатах не развернешься, а я к комфорту привык! — объяснял избалованный удобствами Фирюбин.
Вот и продолжали они встречаться, как любовники: то на фурцевской даче запрутся, то в гостиничном номере, а по субботам, когда Светлане не надо было идти в школу и они с бабулей перебирались на свежий воздух в Калчугу, любовники мчались в Москву, в ту самую тесную трёшку на Горького, но иногда — заглядывали на Патриаршие. Словом, скитались по углам, но любовь их от этого становилась ещё слаще, ещё вернее!
— Пойду к Хрущёву, попрошу большую квартиру! — пообещала Екатерина Алексеевна.
— Проси на Грановского, там квартиры шикарные!
— Для этого надо подходящий момент подобрать.
— Подбирай, ты же умница!
Машина уже пять минут стояла возле подъезда Николая Павловича. Блондинка поцеловала любимого в губы:
— Не хочу, чтоб ты уходил!
— Может, подымешься? — тихонько спросил он, призывно пожимая ей руку.
— Поздно уже.
— На пять минут?
— На пять?
— Да! — забравшись рукой под шубу, любовник с упоением гладил мягкое женское колено.
— Идём! — не смея больше сопротивляться, вымолвила она.
14 марта, пятница. Москва, Кутузовский проспект, дом 26, квартира Брежнева
Расстроенный Юлиан сидел напротив Юры Брежнева, вчера друзья условились пить пиво. Перед Юрой лежал огромный пакет с таранькой, прихлебывая пивко, он чистил рыбку, рассуждая о непростой аспирантской жизни.
— Буратино достал, командует — это делай, то делай! У меня одна химия в голове! Чем больше я учу, тем больше он меня долбит! Я спрашиваю, выходные когда-нибудь будут или я до дыр должен учебники затереть? Лыбится! Вот бы его куда-нибудь сплавить, на другую работу определить, и чтобы эта работа за тридевять земель была? У других научные руководители — люди как люди, а этот просто клещ! Или он меня съест, или я его растерзаю! Ты, Юлик, чего пиво не пьёшь?
Юлиан несчастно смотрел на товарища.
— «Я из тебя человека сделать обещал и сделаю!» — так придурок вещает. Я уже папиному помощнику жаловался — нельзя же так грузить, в самом деле!
— Херня всё это, Юра, херня! — обречённо выдавил Юлиан. — У меня, вот, настоящая жопа!
— Что стряслось?
— Потекло, вот что!
— Где потекло, крыша прохудилась?
— Какая крыша, с конца потекло! — признался несчастный товарищ.
— Поймал?! — ошарашено смотрел металлург.
— Поймал! — признался герой-любовник. — Не знаю только, что поймал, то ли трипак, то ли хуже. У меня никогда подобного не было.
Сделав роковое признание, Юлиан тяжело вздохнул.
— Ты к доктору ходил?
— Вензаболевания под уголовную статью попадают. Заставят объяснение писать, с кем был, когда. Если про мои похождения в институте узнают, из комсомола вылечу, а следом — из института!
— Не ссы, что-нибудь придумаем! — пообещал Брежнев-младший.
Глаза Юлиана были полны отчаянья:
— Что придумаем, что?! Тут папиного помощника не спросишь!
— От кого поймал-то, знаешь?
— Полная жопа! Сначала с Иркой переспал.
— С какой?
— С Брусницыной. Помнишь вечеринку у Вали?
— Валентиновский день рожденья?
— Да. Ирка напилась и стала меня за все места лапать.
— И что?
— На Валькиной даче лестница на второй этаж ведёт, а под лестницей что-то вроде подсобки. Я Ирку туда завёл и по-быстрому, пока вы танцевали, дело сделал.
— Шустрый!
Юлик удручённо пожал плечами.
— Она с кем-нибудь до тебя спала или ты первый? — допытывался Брежнев.
— А то! Такая резвая!
— Думаешь, Ирка принесла?
— Не знаю. Я только начал рассказ.
— Так, говори дальше!
Юлиан снова вздохнул.
— У меня в литинституте подруга есть, она взрослая.
— Про неё молчал! — разламывая сухую рыбью икру и до краёв наполняя пивом стакан, упрекнул друга Юра. — Может, все-таки глотнёшь пивка?
— Не до пива мне!
Юрий залпом опрокинул запотевший стакан и сунул в рот солёную икорку.