— Если человек стране необходим, по нему другой порядок работает.
— Плисецкая стране необходима! Она столько положительных эмоций, столько созидательной энергии несёт!
Руки у Екатерины Алексеевны совершенно опустились.
— Ты возьми-ка бумагу и напиши, что считаешь возможным дать ей звание Народной артистки, и доводы свои изложи, — проговорил Хрущёв.
— Сейчас?
— Да, сейчас. Сядь за стол, вот тебе бумага и ручка. — Никита Сергеевич пододвинул чистый листок. — Пиши!
Она быстро написала обращение в адрес Хрущёва и протянула Первому Секретарю. Первый надел очки, шевеля губами, прочёл, взял ручку и размашисто написал сверху: «Поддержать!»
Фурцева просияла.
— А на Суслова не серчай, работа у него такая скотская, но кто-то должен её делать? Я, например, говно ковырять не могу, ты, я знаю, тоже не по этому делу, Суслов — как навозный жук, ему копание в дерьме удовольствие доставляет. Ну и пусть, вредитель, старается! Вредителем я его в хорошем смысле обозвал, — прищурился Никита Сергеевич. — Что нюни распустила, позвоню ему, скажу про твою Плисецкую!
— И Серову позвоните, он её за границу не пускает.
— Не путай меня! А то пришла с одним, а уже целый воз набросала!
— Спасибо вам, Никита Сергеевич!
— Иди трудись, шаловница!
Вечером Екатерина Алексеевна рассказала о разговоре мужу.
— Досталось мудозвону! — злорадствовал про Суслова Фирюбин.
— Суслик позеленел, когда узнал! — радовалась Катя, но мысли её всё время возвращались к Плисецкой. — Бедная Майя! Отец расстрелян, мать посадили, а ей то ли шесть годиков, то ли семь, ещё сестренка трехлетка и братик-младенец. Мать после расстрела отца с грудником на руках в Бутырку увезли, а после в Казахстан сослали. Спасибо, тетка-балерина старших деток забрала, а то бы свезли их в детдом!
— За такое и тётку-балерину могли в лагерь упечь!
— Она, Коля, тогда непревзойдённой примой в Большом была, от Суламифь Мессерер многие с ума сходили. Благодаря ей и Майечка балериной стала, и майин брат затанцевал, вся их семья получилась искусством напитана. А майина мама в молодости в немом кино блистала, необыкновенной красоты женщина! А потом — три года по тюрьмам и лагерям, ужас!
— Подумать, какая судьба! — качал головой Николай Павлович.
— Представляешь, Коля, какую змеиную петлю Никита Сергеевич разрубил, сколько невинных людей к нормальной жизни вернулось?
— Не очень-то просто после тюрьмы в нормальную жизнь влиться. Судьбы-то переломаны, рядом никого. Мужество надо иметь, чтоб через прошлое переступить, не спиться, не скурвиться. Многие калеками вернулись: одни — душевными, другие — физическими, а некоторые вышли — и померли.
— Никите Сергеевичу в ноги поклон, не он бы, так бы и сидели по тюрьмам, там бы и сгинули. Хоть и тяжело после тюрьмы, а всё ж воля!
— Воля-то воля, только на работу уголовников с распростертыми объятиями не зовут.
— Какие ж они уголовники, они невинно осуждённые!
— Иди, доказывай! Попал в тюрьму, значит, мерзавец конченый! — так у нас рассуждают.
— Партия разъяснит!
— Сложно, Катенька, ох как всё сложно! А за Майю я рад. Это ты её отстояла, ты мой воин!
— И тетка её, Суламифь, — герой!
— Бывают настоящие люди! Ты, Катюша, у меня настоящая! А Суслов — прохвост! Значит, пыхтел он?
— Ещё как пыхтел!
— Конченый подонок. А ведь держат его! Сталин эту мерзость держал, теперь Никита Сергеевич греет.
— Никита Сергеевич сказал, что и такие люди нужны.
— По-другому в волчьей стае не бывает, — буркнул Фирюбин.
— Сейчас нет никаких стай, Коленька, сейчас социализм!
8 августа, пятница. Москва, Кремль
С Анастасом Ивановичем Микояном Брежнев часто советовался. Делал он это не потому, что не знал, как в том или ином случае поступать, а предусмотрительно перестраховываясь, ведь Анастас Иванович Хрущёву был особо близким человеком, доверял Никита Сергеевич ему безмерно, и доверие это было доказано: после ареста Берии Микоян твердо занял хрущёвскую сторону, не дрогнул при атаке Молотова с Кагановичем, двумя руками поддержал свержение Жукова. Его мнение Хрущёв особо ценил, тем более что был Анастас Иванович из старой гвардии, не треснул при кровавых переломах и крушениях и даже имел смелость заступаться перед Сталиным за подследственных, чего никогда не делали ни Молотов, ни Ворошилов, и даже Никита Сергеевич в сравнении с ним выглядел бледно. Вот и сегодня Брежнев направился в кабинет первого заместителя Председателя Совета Министров. Говорили, в общем-то, ни о чём, больше шутили, пили чай с бубликами.