Sophie: И ещё: отец раздул из всей этой истории слишком большую трагедию, я с ним не согласна. Свои выводы на твой счёт сделала, но и отец перегибает палку. Мама тоже считает, что он не прав.
Ash: Я считаю, что он прав.
Sophie: Главное, ты сам себя прости.
Ash: Не могу. Никак.
Sophie: Да ладно, сто лет прошло уже, всё забылось, будто и не было ничего.
Ash: Было. Ребёнок был. Наш ребёнок.
Она долго молчит. Так долго, что мне делается тошно.
Ash: Не молчи, прошу тебя, только не молчи.
Sophie: Мне нечего тебе сказать. Ты потревожил рану, которая никогда до конца не затянется. Просто не трогай эту тему больше, ладно?
Ash: Софи…
Sophie: И не пиши эти свои «прости» уже, окей?
Ash: Не буду. Просто хочу, чтобы ты знала: у меня есть точно такая же рана, и болит так же сильно. Ты не одна в этом.
Sophie: Я никогда не была одна ни в этом, ни вообще в чём либо, Эштон. За моей спиной всегда стоит отец, и если я падаю, он всегда подхватывает. Не он учил меня ходить по земле, но он учит идти по жизни. И это - основная наша проблема с тобой, ведь так? Слишком много его заботы достаётся неродной мне и слишком мало родному тебе.
Ash: Это в прошлом. Давно в прошлом.
Sophie: Уверен?
Ash: Абсолютно.
Sophie: А я нет. Он поступал несправедливо по отношению к тебе и продолжает это делать.
Ash: Возможно. Но моё отношение к этому поменялось. Вообще всё в корне изменилось.
Sophie: В какой момент?
Ash: В тот самый!
Sophie: Что за идиотские загадки? Тебе что, 15 лет?
Ash: В тот момент, когда я изнасиловал тебя. Вернее, на следующее утро.
Sophie: Ты не насиловал меня, Эштон.
Ash: Какая разница, суть не в терминологии.
Sophie: Разница есть и притом большая. Если ты не помнишь… я пошла с тобой по доброй воле. И ты предлагал мне уйти, дважды. Так что это точно не было насилием.
Ash: Я всё помню.
Sophie: Это странно, потому что состояние у тебя было невменяемое. Обычно люди ничего не помнят после такого количества выпитого и… вынюханного :)
Ash: Я помню. Всё.
Sophie: Лучше бы не помнил.
Ash: Почему?
Sophie: Потому что я - дура, сама виновата, что пошла за тобой. Ни одна другая на моём месте не стала бы этого делать и бежала бы в обратном направлении. Просто я слишком… глупая была. И не ожидала, что может быть вот так … с тобой.
И теперь мне уже нечего сказать. Да, я всё это знал, но читать её мысли, слова, чувства - это другое. Это как принимать у самого себя исповедь.
Ash: Софи, я не знаю, как вернуть тебе то, что взял тогда.
Sophie: Не нужно. Подарки не возвращают! :)
Ash: Антиподарки… как там моя лошадь, кстати?
Sophie: Жива. Что ей сделается.
Ash: Её секрет до сих пор хранится у меня.
Sophie: Это удар ниже пояса, Эштон! Я ребёнком была!
Ash: Ты была тогда даже большим взрослым, чем я теперь.
Sophie: Девочки взрослеют раньше!
Ash: Избитая истина, но это правда: я только сейчас дорос до тебя шестнадцатилетней.
Sophie: Что ты хочешь этим сказать?
Ash: Главное...
Sophie: Самокритично :). Когда же ты догонишь меня?
Ash: Боюсь, что никогда - ты слишком резво несёшься. Вон, даже мечты мои уже почти исполнила в собственной интерпретации!
Sophie: Жизнь коротка, Эштон, некогда раздумывать. Ты вот всегда слишком много думал и…
Ash: И в суп попал!
Sophie: Именно :) Относись ко всему проще, не ищи подводных течений там, где их нет, и всё вокруг тебя само собой наладится!
Ash: Хочется в это верить.
Sophie: Хотеть мало, нужно действовать, Эштон.
И я действую: принимаю решение лечь в наркологическую клинику. Почти две недели уходит на подготовку, бюрократию и обследования, и я уже почти пациент их богадельни, как вдруг мне звонит отец:
- Эштон, я буду у тебя завтра вечером. Нужно поговорить. Встретимся там же.
Глава 12. Второй разговор с отцом
Мы сидим за маленьким столиком у панорамного окна с видом на море и пляж, в той же кофейне, что и в прошлый раз.
- Есть вещи, которые невозможно скрыть, Эштон. Даже тебе - виртуозу в этом мастерстве. Если исходить из того, что биологически ты - мой сын, а твоя внешность это подтверждает, то ты должен был унаследовать от меня одну занятную особенность - моногамию. Понимаешь, о чём я?
Смотрит в глаза, не отрываясь, сканирует, испытывает, изучает. Я чувствую, что этот день и эта беседа вывернут меня наизнанку, но сделать ничего не могу: мой мозг словно под гипнозом, и я не в силах отвести взгляд - его карие, точно такие же как и мои, глаза приковали намертво.
- Понимаешь меня или нет?! - повторяет свой вопрос.
- Смутно! - признаюсь.
Отец откидывается на спинку всем телом и, будто расслабившись, отпускает меня, устремив свой взор на раскинувшуюся под нами бухту.
- Мы передаём по мужской линии способность необычно сильно любить одну женщину. Только один единственный раз в жизни это происходит с нами: с моим дедом, отцом, со мной самим. Я свою женщину нашёл в семнадцать, мой отец - в том же возрасте, и, насколько мне известно, у деда была та же история. Сделай выводы.
Я делаю. Молча.
- Сложность ситуации в том, что эта особенность даёт нам два пути: вовремя это понять и иметь возможность полноценно и счастливо прожить свою жизнь, создав большую крепкую семью, где царствует любовь на зависть соседям, или же … утонуть в разочарованиях. Мой отец женился рано, зачал четверых детей, но судьба так распорядилась, что выжил только я. Дед прожил в несчастье с нелюбимой женщиной, со слов моего отца, мучил её, пока не угробил. А знаешь почему?
- Почему?
- Потому что она была «не той», и он за это её ненавидел. Мне пришлось вырвать свою женщину, а вместе с ней и свою жизнь, из чужой семьи… Много бед наворотил, много ошибок наделал, но до этого момента жил так счастливо, как и сам не предполагал, что такое вообще возможно.
- До этого момента?!
Мне не нравится то, что он говорит, грудь давит предчувствие неизбежной беды, трагедии, какого-то аномального потрясения.
Я жду, замерев, затаив дыхание, и он это делает:
- У меня рак, Эштон. Рецидив. Время упущено, сам виноват: проигнорировал уже знакомые симптомы, вовремя не стал обследоваться.
Пауза, я жду, что он посмотрит мне в глаза - хочу увидеть в них подтверждение сказанному, что это не блеф, не какая-то чёртова игра! Не могу поверить в услышанное, в голове каша… и пустота. Не хочу верить!
- Лера не знает, никто не знает и не должен.
И вот теперь только он позволяет мне заглянуть в себя, и я вижу, что всё правда…
Боль… Боль... Боль!!! Она рвёт мою душу на части! Не хочу в это верить! Не желаю! Какого чёрта?!
- Почему ты … сейчас не в больнице, почему не лечишься?
- Не хочу.
У меня ступор.
- Помнишь, я сказал чуть раньше, что мужчины в нашем роду несут в своих генах способность аномально сильно любить?
- Да.
- А что такое любовь, по-твоему, Эштон?
- Не знаю, желание быть рядом как можно больше… наверное, - выдавливаю, пытаясь сосредоточиться на его вопросах.
- И всё?
- Нет. Ещё потребность в сексе с этим человеком.
Он смеётся.
- Я не понимаю только, зачем мы здесь сидим и говорим об этой ерунде, когда ты смертельно болен и прямо сейчас должен лежать под какой-нибудь капельницей с химией, способной тебя вылечить! - мой голос ровный и спокойный, хотя желание вопить сейчас одно из самых серьёзных.
- Потому что любовь, Эштон, это когда ты ставишь интересы любимого человека выше своих. Всегда. Думаешь в первую очередь о нём и лишь потом о себе.
Снова пауза, он даёт мне возможность полноценно осмыслить сказанное и снова цепко держит мой взгляд своим. Но я не чувствую конкуренции в его взгляде, не в этот раз.
- Я люблю вас обоих слишком сильно, - его голос ровный, спокойный, сильный.
- И?! – я даже не спрашиваю, о ком речь. И без того ясно.