— Выпить хотя бы есть? — жалобно спросил обрюзгший.
Командир протянул ему флягу, тот жадно присосался к горлышку. Затем фляга перешла к тощему. Через минуту глаза у него прояснились, он явно приободрился и, когда командир протянул руку за флягой, отдал ее с большой неохотой.
— Какие будут указания? — спросил обрюзгший.
— Дело вы до конца не довели, значит, продолжаем поиски. Вы — в своем направлении, ну и у нас тоже есть тут дела кое-какие. Вот вам, кстати.
И он вложил в руку тощего позвякивающий мешочек.
— У нас еще одна проблема, — сообщил тот. — Рихарда зацепило.
Командир нахмурился:
— Где он?
Тощий указал чуть поодаль. Там, на ворохе каких-то тряпок, лежал грузный человек. Он дышал еле заметно, на лбу выступила испарина.
— Ладно, — заявил командир, — идите своей дорогой, мы о нем позаботимся.
И через несколько минут двое оборванцев исчезли в темноте. Командир сидел возле раненого и о чем-то размышлял. Убедившись, что двое успели уйти, он поднялся и дал команду группе:
— Стройся!
— А Рихард? Как мы его понесем? — спросил один из отряда.
Командир, словно вспомнив что-то, быстро вынул из кобуры небольшой револьвер, нагнулся, приставил к виску лежавшего и спустил курок. Все произошло так быстро, что никто и сообразить не успел. Выстрел прозвучал совсем негромко, тело дернулось и обмякло.
— Бедняга Рихард все равно был не жилец, — пояснил командир. — Слишком жестоко оставлять его на съедение крысам заживо. А мы не можем тратить время даром. Нам доверена важная миссия.
Никто из отряда не произнес ни слова.
— Шагом марш! — снова послышалась команда. И снова топот и шумное дыхание в темноте. В туннеле осталось лишь двое покойников, к которым уже подбирались поближе осмелевшие крысы.
Глава 1
БРОДЯГИ
Игорь Громов пришел в себя оттого, что на лицо ему лилась вода. Он пошевелил запекшимися губами, стараясь поймать драгоценную влагу.
— Очнулся? — произнес хрипловатый низкий голос. — Ну что ж, добро пожаловать в чистилище.
Что-то прохладное и твердое прижалось к губам, Игорь почувствовал привкус металла и ржавчины. Глотнул раз, другой. Все тело было сплошным очагом боли. Кружку отдернули, и Громов, застонав, потянулся следом.
— Ладно, будет с тебя пока, — произнес тот же голос. — А то еще плохо станет.
«Мне хорошо», — хотел сказать Игорь, но из груди вырвались лишь сиплые звуки. На лоб легло что-то прохладное — он догадался, что это смоченная в воде тряпка. И снова застонал от облегчения.
— Да, здорово тебя отделали, — снова заметил неизвестный. Или неизвестная. Игорю стало казаться, что голос все-таки принадлежит женщине.
— Где я? — пробормотал он.
— У добрых людей, — в голосе говорившей слышалась ирония. — Хотя те, кто так тебя отметелил, нас за людей вообще не признают. Да и не только они…
— Кто ты?
Вместо ответа женщина поправила тряпку у него на лбу. И на секунду Игорю показалось, что это Лена сидит сейчас возле него, положив на лоб прохладную ладонь. А в ее огромных серых глазах — сострадание и участие. Ангел в роли сестры милосердия. Но образ Лены тут же заслонило в памяти другое лицо — надменный взгляд немолодого уже человека был устремлен куда-то вдаль, словно обозревал неведомые горизонты. Товарищ Москвин — генсек Красной линии. Товарищ Москвин — наше светило, отец родной. Товарищ Москвин разговаривает с работницами, товарищ Москвин на детском утреннике. Генсек среди свиней: третий справа — товарищ Москвин.
Игорь опять впал в забытье. Изредка он приходил в себя, и минуты пробуждения были мучительны. Все тело терзала боль. Ему то снова мерещилась Лена, то всплывало в кровавом тумане надменное лицо правителя. Но почти постоянно он чувствовал присутствие ухаживавшей за ним женщины. Громову уже все равно было, кто она. Только бы сидела рядом, клала мокрую тряпку на лоб, поила водицей с привкусом ржавчины…
И однажды боль отступила. По крайней мере, сделалась терпимой. Он начал осознавать действительность. Правда, та оказалась довольно-таки неприглядной.
Никакой Лены тут не было. Лену увез какой-то анархист с Гуляй-Поля, в прошлом Войковской, и, по слухам, она стала его женой.
Товарищ Москвин, отец родной, — предатель. Отступился от агента, как только того раскололи. И вот теперь Игорь лежит в каком-то закутке, на куче тряпок, истерзанный и избитый. И это ему еще повезло — мог бы вообще пойти на корм крысам…
Но как он мог проколоться так глупо? Как фашистам удалось так быстро его вычислить? Громов не знал этого, как не знал, — а точнее, не помнил, — и того, зачем его вообще забросили в Рейх. Разведчик явно должен был узнать что-то важное, но вот что? Его так долго били, что это напрочь вылетело из памяти. Точнее, он сам велел себе забыть это, чтобы не расколоться. И, видно, забыл весьма основательно.