— А на кого похоже?
Ее кровь похолодела, она застыла и сглотнула ком в горле от понимания.
Она в ужасе посмотрела на брата Дагана. Ее руки дрожали, она закрыла ими рот.
— Отец Мардук, — ее губы дрожали. — Он бог?
Брат Даган смотрел на статую. В комнате ощущалось напряжение, сердце Амалии громко билось.
— Я говорил, что хотел, чтобы ты увидела, — сказал он. — Редкие могут, пока их не пробудят. Мое особое зелье дало тебе ясность.
Она подошла к нему.
— Он бог?
Он опустил взгляд на нее со страхом.
— Был, — он серьезно кивнул. — Тогда его звали Эйнаром, братом Энит и Эрис. А потом они убили его.
Амалия побелела от его слов.
— Убили?
Брат Даган кивнул.
— Да, — сказал он. — Так было нужно. Эйнар обезумел. Его творения начали сеять хаос во всех королевствах.
Ее глаза расширились. Он подвел ее к скамейке у статуй.
— Монстры, — выдохнула она. — Он их создал?
— Он был одержим созданием злых существ, и он выпустил их на драгоценных людей Энит и Эрис. После уничтожения Кьёса им пришлось остановить его.
Амалия потянула за волосы и глубоко вдохнула.
— Но как он здесь?
— Бог не умирает, — сказал он. — Он вернулся как отец Мардук. Он захватил храмы, сделал себя правителем и передал дар воскрешения приближенным.
Амалия кивнула.
— Марка Каннана, — сказала она. — Это он ее создал.
Она слышала о монахах, что возвращались к жизни, но не верила в эти истории. Теперь она начинала видеть все, что знала, по-новому.
— Да, но это не все, Амалия, — сказал ей брат Даган. — Я привел тебя сюда, чтобы показать правду. Отец Мардук не остановится, пока его создания не восстанут вновь, пока они не убьют всех существ, что любят его брат и сестра.
Она повернулась к нему.
— И что я могу с этим сделать?
Он нежно погладил ее щеку, она закрыла глаза и хотела, чтобы напротив нее был ее отец.
— Как думаешь, откуда сила народа Эрани, Амалия?
Ее глаза открылись.
— Нет.
Брат Даган опустил руку на колени и посмотрел на статую Эйнара.
— Он дал ее им. Дал ее тебе.
14
На посту было тихо. Другие драконы спали в загоне, и Килан сидел, прижавшись спиной к стене, пытаясь придумать план. Он был заперт в загоне как зверь.
Его руки не были скованы. Он провел пальцами по волосам, тряхнул головой, думая о том, что задумал отец Мардук.
Он и Амалия нужны были монахам, чтобы попасть в Кьёс. Они могли попасть прямо к цели. Но если их ошейники не снимут, они будут бесполезны и не смогут остановить разрушение родины.
Он встал, обошел маленький загон. Если он станет драконом, будет тесно. После того, как отец Мардук подавил его, он переживал, что будет дальше.
А если монах заставит его навредить Амалии? Он сможет противостоять?
Он думал, что сможет, но ошейник был силен.
Килан сжал кулак. Он найдет способ стать сильнее.
Тихий хруст сена на полу загона встревожил Килана. Он ощущал запах.
— Брат Даган, — сказал он, и старик появился перед прутьями. Он открыл руки. — Если вы хотите помочь мне и Амалии, я буду рад.
Брат Даган стоял там с нечитаемым лицом. Он вытащил из кармана на бедре флягу и отдал Килану меж прутьев.
Он настороженно смотрел на контейнер, растерянно посмотрел в бледные глаза монаха. На миг он показался знакомым. Хоть его кожа была старой, а волосы — длинными и белыми, что-то в нем напоминало Килану о детстве. О приятном.
Эти чувства придали ему смелости взять флягу.
Брат Даган сжал запястье Килана на миг, заглянул в его глаза. Тишина была густой и напряженной.
Монах кивнул и отпустил.
Килан хмуро провожал его взглядом, тот покинул загоны без слов.
В одиночестве он рассмотрел флягу. Запах был таким же, что и у зелья, что он дал Амалии в лагере.
Это дало ей некий дар. Может, он получит силы, чтобы вырваться из цепей и ошейника.
Он выпил, удивился сладкому вкусу. Он густо стекал по горлу, наполнял его желудок теплом.
Его руки стали тяжелыми, все расплылось. Он отпрянул и сел на сено. Как и Амалия, он уснул, и он не знал, откроются ли его глаза снова.
Килан проснулся от треска молнии. Он лежал на поле белых цветов, что были мягкими под его телом. Он скользил ладонями по их лепесткам.
Небо снова озарила молния.
«Отлично, будет буря».
Он поежился от холодного ветра и сел, потирая открытые руки. Он был без рубахи, он понял, что был без ошейника. И цепи на лодыжках пропали.
Пропали.