Регардцы были здесь. С ними — темные эльфы.
Килан терпеливо ждал днями, надеясь, что Амалия доверится его плану.
Голос Видара зазвучал в его голове. Он ощущал его присутствие, запах Видара и остальных. Все будет хорошо, раз они прибыли. Они его освободят.
«У него императрица», — сказал Видар.
Килан издал вопль.
«У кого?».
«У отца-монаха».
Он ударил кулаками по прутьям.
«Пошли за ним остальных. А сам — ко мне, — сказал Килан. — Я хочу сам его убить».
«Хорошо, глава».
Было странно слышать, что друг детства так его зовет, но Килан теперь был лидером клана. Он ждал с кипящей кровью, лицо пылало от гнева. Если с головы Амалии упадет хоть волосок, вся пустыня ощутит его ярость.
Видар появился в ночи и опустился посреди двора. Уголки рта Килана приподнялись, он увидел Сассу на спине Видара. Она спрыгнула и побежала к его загону с сияющим камнем в руке.
Пока Видар становился человеком, Сасса протянула сквозь прутья камень Валрусса. Она нежно, как мать, коснулась лица Килана.
— Душа моей души, плоть от плоти, — сказала она. — Пришлось нести камень, а Видар летел. Это было честью.
Он кивнул, прижался лбом к ее лбу сквозь прутья, а потом силой камня освободился от гадкого ошейника.
Звон металла был музыкой в ночи, Килан отбросил его, стал драконом и разбил стены загона.
«Камень брось мне в пасть», — сказал он Сассе.
— Да, глава, — крикнула она.
Она так сделала, камень упал на его язык. От этого в крови кипела эйфория. Камень таял, его хранили веками, надеясь, что пара Эрани вернется за ним.
Настало время.
Сила растеклась по его телу, он мысленно освободил драконов вокруг, убрал их ошейники, позвал лететь с ним. Магия текла по его венам, придавала сил. Духовная руна Энит не могла с этим сравниться.
Он расправил крылья, готовый лететь.
К его удивлению, драконы покинули загоны… как мужчины и женщины с длинными золотыми бородами и волосами.
Он потрясенно выдохнул дым из ноздрей. Как давно этот клан драконов был порабощен монахами? Он не хотел представлять их страдания.
Они были разных возрастов: и подростки, и старые. Все были в мехах, одежда напоминала регардцев. Но он не понимал, откуда они.
Он в тишине смотрел, как они подходят.
Они коснулись руками его тела, говоря слова:
«Душа моей души. Плоть от плоти».
26
— Опусти меня, гад! — приказала Амалия, отец Мардук бежал по ступенькам к Оазису. — Ты не видишь, что проиграл?
Он фыркнул.
— Конечно, ты так думаешь. Глупая. Но нет, девочка, бой лишь начинается. Я тебе покажу.
Слова встревожили ее, и она молилась, чтобы он провалился.
Они добрались до низа, и отец Мардук бросился по храму, пока она пыталась освободиться. Она не перестанет, пока он ее не опустит.
Наконец, он бросил ее на скользкий пол и сорвал плащ и одежду.
Она сжалась в ужасе от шрамов на его теле. Казалось, его торс был сшит из разных частей — рука была не того цвета, что грудь, ноги разного размера. Он был игрушкой из дерева, соединенной из разных частей.
Но она знала лучше. Хоть он так выглядел, он был богом, так что его силы от первой жизни хватало, чтобы стереть всех.
Она вскочила. Воины топали, спускаясь по лестнице. Пока они бежали к храму, перед отцом Мардуком появилась сияющая сфера.
— У меня есть духовная руна каждого навыка, — сказал он, призывая их по одной. Они пробудились и летали вокруг него гудящими пчелами. — И твоего дорогого Килана.
Последняя была золотой, повисла рядом с его головой как маленькое солнце.
Он вытянул руку перед собой и закрыл глаза.
Амалия смотрела, как броня начинает покрывать его тело. Сталь окружила его плоть, пока он не стал металлическим.
— Как видишь, — сказал он. — Эти люди для меня ничего не значат. Вы — детишки, что в отчаянии зовут кого-то… отцом.
С шумом и вспышкой двуручный меч вылетел из его ладони. Он взмахнул им в воздухе, черный клинок задымился, сияя белым пламенем.
Он посмотрел на нее, глаза горели красным в броне.
— Разве не так, Амалия? Ты хотела бы, чтобы папа спас тебя от большого чудища?
— Я тебя презираю, — сказала она, с отвращением качая головой.
Он рассмеялся.
— Мы только начали, — сказал он, и две фигуры поднялись из земли рядом с ним.
Она завизжала, когда фигуры повернулись к ней.
— Мама! Папа!
Она побежала к ним, сердце радовалось. Родители стояли там в той же одежде, что была на них, с бледными лицами, впавшими глазами и мокрыми волосами.