Папаша, который, по слухам, мог убить одной силой мысли.
— Ты же знал, что мне не нужен аколит, — сердито напомнил Маркус. — И чего тогда ждал? Что я предложу ей заплести косички после того, как мы сделаем друг другу маски для лица и накрасим ногти на ногах?
— Да не будь ты таким придурком, Маркус! — прорычал Сет. — Тебе не приходило в голову, что я не просто так назначил Ами твоим аколитом? Думаешь, моя единственная цель — позлить тебя или заставить признать правило, которое я без возражений позволял тебе нарушать последние тридцать лет?
— Нет, — искренне ответил Маркус. — А зачем же еще?
И вновь ему показалось, что Сет посчитал до десяти, только на сей раз он также прошептал что-то на незнакомом языке.
— Друг мой, прошло восемь лет, — совсем тихо произнес Сет.
Догадавшись, к чему все идет, Маркус раздраженно стиснул зубы.
— Я веками знал, что Бетани для тебя маяк, свеча, которая отпугивала тьму, давая повод продолжать и сдерживаться, несмотря на одиночество, снедающее многих из нас. Но ее больше нет. И на этот раз она не вернется.
А Сет мастер проворачивать нож в глубокой ране.
— Я дал тебе восемь лет, ждал признака, что ты приходишь в себя, что нашел новый смысл жизни и готов следовать дальше… Но ты медлишь.
— Я в порядке, — выдавил Маркус.
— Нет, вовсе нет. Ты медлишь. Так, что даже Роланд за тебя переживает.
Маркус опешил. Роланд за него переживает?
Роланд Уорбрук, старше на сто лет, тренировал и вел Маркуса первые годы после трансформации. Он был ему как брат. Грубый, необщительный, охваченный паранойей старший брат, который нравился немногим. До того, как полтора года назад он женился на Саре Бингем, Роланд девять веков прожил в полном одиночестве.
И никогда не лез в дела других бессмертных, включая Маркуса.
— А с чего ты решил, что он волнуется обо мне? — с сомнением уточнил он.
Сет закатил глаза:
— Дай-ка подумать. Может, потому что он мне сказал? Маркус, мы все о тебе волновались! Роланд, Сара, Дэвид, Дарнел, Лизетт, Ришар, Риордан… Мы все заметили, что ты изменился: рискуешь сейчас, как никогда раньше.
— Как рискую?
Сет указал на сломанную «Хаябусу».
Маркус фыркнул:
— Дэвид ездит намного быстрее меня.
— И может приладить себе отрезанную руку.
А вот это новость.
— Да? Я думал, для этого ему нужен ты.
Значит, Дэвид еще сильнее, чем казалось.
— Не меняй тему. Ты знаешь, в какую особую ситуацию мы попали. С тех пор, как расползлись слухи, мол, Себастьян, чтобы покончить с бессмертными стражами, создал армию вампиров, Северная Каролина ими просто кишит. Вместо одного-двух вампиров за ночь, ты натыкаешься на трех, четырех или даже целую группу. И вместо того, чтобы вызвать подкрепление, разбираешься с ними в одиночку.
— Мне нравятся сложные задачи.
Сет покачал головой:
— Ты чувствуешь себя живым, только если есть шанс умереть. Так нельзя.
Черт. Как это Сет так хорошо его понимает?
— Я в порядке, — снова заявил Маркус, не зная, почему упорствует во лжи. Он уже давно не в порядке.
— Нет, это не так, но ты поправишься. Даже если для этого мне придется каждую ночь надирать тебе зад.
— И как это мне поможет? — пробурчал Маркус.
Сет пожал плечами:
— Мне будет приятнее.
Маркус жестом послал командира.
— Значит, ты считал, что с появлением у меня помощника все волшебным образом исправится?
Сет вскинул бровь:
— За последние дни ты часто вспоминал о Бетани?
Маркус хотел ответить «часто», но запнулся. С сильным изумлением он осознал, что пока Ами не заговорила о Бетани, он о ней совершенно не думал. Его больше интересовало, как помешать Ами быть его аколитом.
Сет самодовольно улыбнулся, насмешливо поклонился и раскинул руки:
— Не за что. Жду мой чек по почте.
Маркус уставился на него, раздраженный, что план Сета сработал, и разрываясь от чувства вины и облегчения, что воспоминания о Бетани снова отошли на второй план.
— Маркус, тебе нужно было отвлечься. Нужно было что-то, что тебя встряхнет и немного нарушит ежедневный распорядок. — Сет помрачнел. — Однако я сделал это не только для тебя, но и для Ами.
Он посмотрел в направлении дома Маркуса.
Для Ами, которая сказала Сету, что Маркус был с ней учтив, хотя с той же легкостью могла наябедничать и признаться, что он избегал ее, а в случае неудачи грубил.