— Погоди. Лазаранцы телепаты?
— Да, но не как Лизетт и Этьен или Дэвид и Сет. Нам не надо учиться отключаться от мыслей окружающих. Телепатия для нас… — Она пожала плечами. — Как умение свистеть. Этому можно научиться, если приложить определенные усилия.
Маркус вспомнил, как часто желал избавиться от нее в первые дни знакомства, а еще мысленно раздевал и предавался фантазиям до того, как поцеловал.
— Ты читала мои мысли? — настороженно спросил он, недоумевая, почему она не оглушила его с десяток раз.
Ами нахмурилась.
— Конечно, нет. Мы не читаем мысли по желанию. — Маркус знал некоторых бессмертных, способных на это. — Это же нарушение личного пространства. Мы делаем так только в критической ситуации, например, чтобы выделить виновного в преступлении.
— Или перепроверить намерения кандидатов в союзники?
— Верно. — Ами прищурилась. — Почему ты задаешь такие вопросы? Что бы я прочитала в твоих мыслях?
Маркус улыбнулся и чмокнул ее в кончик носа.
— Ты бы покраснела, малышка. Если хочешь, можешь прочитать мои мысли сейчас. — И тут же представил себе все, что ему бы хотелось с ней сделать.
Ами смутилась и спрятала лицо у него на груди.
Усмехнувшись, он поцеловал ее в макушку.
— Не привыкла еще?
Ами кивнула.
— Вне брака близость на Лазаре запрещена. По достижении половой зрелости парням и девушкам не позволяют оставаться наедине.
— Правда? — Маркус воспринимал подобное легче, чем современная молодежь, потому что в его время среди благородных такое было в порядке вещей. Но Маркус почувствовал себя неловко, что ненамеренно заставил любимую сделать то, к чему она не была готова, и что шло вразрез с ее принципами.
Ами откинула голову.
— Я хотела этого, не жалей о случившемся.
Улыбаясь, он легонько поцеловал ее.
— Только скажи, если что-то будет тебе неприятно.
У нее в глазах заплясали смешинки.
— Я помогла тебе разобраться с несколькими десятками вампиров. Думаешь, я промолчу, если мне что-то не понравится?
Он усмехнулся.
— Нет, не сомневаюсь.
Ами улыбнулась.
— Я предпочитаю считать себя сильной.
— Ты такая и есть.
Девушка покачала головой.
— На Лазаре я вела уединенную жизнь.
— Что там случилось? Что сделали ваши так называемые «союзники»?
— Выпустили вирус, против которого не было защиты. А у нас очень сильная иммунная система, на Лазаре почти не болеют. Когда некоторые наши соотечественники заболели после контакта с гатендиенцами, мы решили, что они — переносчики, и не поняли, что нас заражают намеренно. Этот вирус передается воздушно-капельным путем. Никто не умер. Большинство выздоровели через пару-тройку дней. Мы не придали этому значения и заключили мирный договор.
— И?
— В следующие двадцать лет рождаемость на Лазаре почти сошла на нет.
Маркус нахмурился.
— Вы стали бесплодными.
— Только женщины. И большинство женщин, родившихся после эпидемии, тоже. А те, кому удавалось забеременеть, не могли доносить ребенка. Если бы у одних из наших союзников не была настолько развита медицина, и они не оказывали нам помощь, то детей не было бы вообще.
Народ Ами вымирает, своего рода замедленный геноцид. Если бы они не смогли иметь детей…
— Когда это случилось?
— Почти сто лет назад.
Значит, Ами не только его чудо, но и всего своего народа.
— Сколько тебе лет?
Она помрачнела и неуверенно ответила:
— Сорок девять.
Маркус разинул рот.
— Сорок девять? Ты выглядишь на двадцать!
Довольство испарилось от тревоги. Ами почти полвека?
— Считаешь, что это странно, быть девственницей в таком возрасте?
— Что? Нет. Мне это даже в голову не пришло. Ты сама сказала, что у вас интимная близость вне брака запрещена. Ты ведь еще не вышла замуж?
— Нет, не вышла. Ты расстроился.
— Все еще читаешь мои мысли?
— Нет.
— Ами, единственное, что меня беспокоит в твоем возрасте, так это то, что мы проведем вместе меньше времени. Если только… Тебя можно обратить?
— Нет. Сет сказал, что это небезопасно, потому что неизвестно, как на мне отразится вирус. Вот и запретил меня кусать.
Маркус пал духом.
Ами улыбнулась.
— Но ты зря переживаешь: лазаранцы долго живут.
— И как долго? — с сомнением уточнил он.
— Моему отцу четыреста двадцать два года, а матери — триста шестьдесят семь. И у них в волосах только пробилась седина.