Мы, как и греки, с готовностью говорим общие слова про «азиатов» и «восточных людей», когда имеем в виду их рабскую покорность, их терпеливость, их сдержанность. Но при этом мы забываем и о другом элементе на Востоке, который во многих отношениях представляет собой прямую противоположность этих характеристик. Еще до того, как люди сформировали те большие группы населения, которые являются существенным атрибутом цивилизации, они жили небольшими группами или племенами, и после того, как сформировались эти большие группы, племенная система в горах и пустынях продолжала существовать, как и раньше. Мы и сегодня можем видеть на Востоке множество народов, которые еще не вышли из этой стадии.
В первобытных племенах люди свободны. И причина этого вполне ясна. Чем меньше группа людей, тем большую роль играет в ней отдельный человек. Там, где вся община может встретиться для обсуждения вопроса, общее мнение является четко выраженным и обязательным для всех. Из-за постоянных войн между отдельными кланами все мужчины с юности становятся воинами. Вместе с тем цивилизация распространяется с каждым расширением круга общения, со всем, что сливает вместе изолированные племенные группы, которые объединяются в более обширное сообщество. Потеря свободы – это цена, которую нужно платить за цивилизацию.
Именно на больших наносных равнинах, где мало естественных преград и плодородная почва облегчает людям жизнь, – вдоль Нила и Евфрата – люди впервые объединились в более крупные единицы, обменяв свою старую неспокойную свободную жизнь на мир и труд с повиновением законам общего хозяина. Египтяне и вавилоняне достигли стадии цивилизации и деспотизма уже на самой заре истории. Однако в случае других обществ сохранились свидетельства о переходном периоде. Пример великих царей, которые правили на Ниле и Евфрате, стал целью для амбиций сильных людей среди соседних племен. Военная мощь, которая основывается на объединении множества людей под властью одного человека, показала племенам пользу объединения. Более мелкие царства появились в других землях; их дворы копировали Мемфис и Вавилон, только в меньших масштабах.
Переходный момент мы можем ясно видеть в случае Израиля. Здесь перед нами вырисовывается картина, когда преимущества племенной и монархической системы сознательно взвешиваются на народном собрании. С одной стороны, концентрация власти обещает порядок и военную эффективность, которые приносят много выгоды: «Пусть царь будет над нами, и мы будем, как прочие народы; будет судить нас царь наш, и ходить пред нами, и вести войны наши»[1]. С другой стороны, от народа требуются жертвы: люди будут вынуждены поддерживать суды, платить дань как личной службой, так и своей собственностью, – фактически это все потеря свободы.
В то время как эллинизм достиг полного развития, Восток, каким его знали греки, был объединен под властью великого царя Ирана. Иранская империя поглотила предшествующие семитскую и египетскую империи, и на огромной территории, которой правил в V в. до н. э. персидский царь, он превосходил любого властителя, которого только до этого видел свет. Грекам казалось, что он достиг вершины человеческого величия. Тем не менее для иранцев монархия была чем-то сравнительно новым. На памяти людей было то время, когда персы были еще на племенной стадии. Старая племенная организация в Иране не прекратила своего существования; она просто ушла в тень перед той господствующей властью, которой достиг дом Ахеменидов: их завоевания за границами Ирана дали им абсолютную власть над огромным населением. Традиция, которую воспроизводит Геродот, все еще говорит о начале царской власти в Иране. Основные черты этой истории, возможно, правдивы: амбиции, возникшие у мидийца Дейока, после того, как его народ освободился из-под ига Ассирии; то, как мидийцы устали от внутренних конфликтов и поэтому были вынуждены примириться с общим подчинением одному великому человеку; то странное нововведение, когда мидиец окружил себя помпой и соответствующими атрибутами, подражая ниневийскому двору. После того как лже-Смердис был повержен, главы персидских кланов, как уверяет нас Геродот[2], даже серьезно обсуждали вопрос, не нужно ли вообще отменить царскую власть и выбрать форму общественного устройства, более совместимую с древними обычаями, при которой племенные вожди или племенные собрания стали бы правящей силой.