Если сопоставить эти выгоды и нанесенный ущерб, то правление македонских династий должно было, видимо, вызывать у греков весьма смешанные чувства: настроение определенного гражданина, обстоятельства текущего момента, видимо, заставляли его выглядеть по-разному, согласно тому, падал ли свет на его полезную или неприятную сторону. Были многие зажиточные люди, чьи материальные интересы процветали и которых мало волновало то, что разрушаются чьи-то идеалы: прежде всего они хотели поддержания установленного порядка. Были и другие, чьи души были воспламенены фразами ораторов и кого ничто не могло утешить в сознании того, что суверенные права родного города нарушены. Нужно понимать, что такие чувства никуда не исчезали: они всегда присутствовали и готовы были вспыхнуть, как только их усиливало какое-то ощутимое оскорбление или какое-то общее недовольство, и они прорывались в виде старой, слепой борьбы за свободу. Однако, как правило, стоявший перед городами выбор был не между македонским правлением и абстрактной и полной независимостью, но между одним македонским правителем и другим. Царь, способный к дипломатии, мог получить всю пользу, которую ему приносила ненависть горожан к другому, а чтобы спастись от давящего ярма, греческие города могли добровольно принять другое, более удобное. В любом случае они были достаточно многоречивы в своем изъявлении лояльности к множеству своих хозяев. Сколько в этих излияниях было искренности – мы можем только догадываться, взвешивая обстоятельства в каждом отдельном случае.
Именно в этот период началась общая в греческом мире практика, которая ярко выделяется в последней стадии классического язычества, – воздавание явно божественных почестей выдающимся людям даже при их жизни. Александр уже до своей кончины получил от множества греческих городов почести, которые отличали его как бога[289], и города были готовы вести себя точно так же по отношению к его преемникам. Обычные внешние признаки культа – теменос и алтарь, изображение, жертвоприношения и игры – были даны городом Скепсис Антигону в 310 г. до н. э.[290], и не менее возвышенные почести были предоставлены Антигону и Деметрию Афинами в 307 г. до н. э.[291] Лисимаха при жизни почитали те города, которые находились в сфере его влияния[292]. Птолемея и Селевка почитали как до, так и после кончины[293].
Мы увидели, как две из тех трудностей, с которыми старое правление персов встречалось в Малой Азии, – проблема местных племен и проблема греческих городов – предстали перед Антиохом в 281 г. до н. э., когда он был вынужден утверждать авторитет своей династии в стране к северу от Тавра. Третья проблема, с которой столкнулся дом Ахеменидов, – контроль над своими собственными служителями – у дома Селевка тоже должна была возникнуть, если он захотел бы править Малой Азией из центра, находившегося вне ее. Александр, если бы прожил дольше – или его династия, если бы он оставил потомство, при котором империя могла бы оставаться единой, – несомненно, в свое время тоже столкнулся бы с такой трудностью; действительно, мы можем сказать, что развал империи после смерти Александра был не чем иным, как столкновением с этой проблемой, которая полностью разрушила центральное правительство. В 281 г. Антиох, внук македонского командира и иранский князь, приложил свою руку к задаче, которая оказалась слишком сложной для Царя Царей.
292
Cassandrea, Michel, No. 323; Priene,
293
О Птолемее см.: Diod., xx. 100, 3 f.; Paus. i. 8, 6; Michel, Nos. 595, 1198; Delamarre,